— Заняты? — осведомилась я, не переступая пopoга.
Он пожал плечами. После эпизода на рынке несколько дней назад такая отчужденность была естественна.
— Я кое-что обнаружила. Вернее бы сказать, для меня кое-что обнаружилось. Конкретные свидетельства. Вам это должно прийтись по душе.
— Что-нибудь связанное с вашим художником?
— Не похоже. Поехали со мной, там и увидим.
— Куда?
— То, о чем я говорю, обнаружилось в Ле-Пон-де-Монвер, но встреча у меня назначена в Родезе. — Я опустила взгляд. — Мне бы очень хотелось, чтобы вы поехали со мной.
Жан Поль изучающе посмотрел на меня и кивнул:
— Ладно. Сегодня мы закрываемся раньше обычного. Давайте встретимся через четверть часа на заправке по дороге в Альби.
— На заправке? Но какой в этом смысл? И как вы туда доберетесь?
— На машине. А там пересяду к вам.
— Но что мешает поехать вместе прямо отсюда? Я подожду вас у подъезда.
— Слушайте, Элла Турнье, вам приходилось когда-нибудь раньше жить в городке вроде Лиля?
— Нет. Но…
— Все объясню по дороге.
Жан Поль подъехал к заправке на белом «ситроене», той разновидности, что очень напоминает «фольксваген»-«жук», с мягкой крышей, открывающейся, как банка из-под сардин. Двигатель урчал очень знакомо, издавая тот хлюпающий звук, который всегда заставляет меня улыбаться. Мне казалось, что у Жана Поля должна быть спортивная машина, впрочем, и «ситроен» ему подходил.
Он с такими предосторожностями выходил из своей машины и перебирался в мою, что я не могла удержаться от смеха.
— Вы опасаетесь, что люди начнут сплетничать на наш счет? — спросила я, трогаясь.
— Городок небольшой. Тут немало старушек-кумушек, которым нечего делать, кроме как глазеть по сторонам и толковать об увиденном.
— Ну и что с того?
— Знаете, Элла, я опишу вам день такой кумушки. Она встает рано утром, завтракает на террасе и разглядывает прохожих. Затем отправляется за покупками; каждый день она заходит в одни и те же магазины, и разговаривает с другими женщинами, и смотрит, чем заняты люди. Далее она возвращается домой, останавливается у дверей, заводит разговоры с соседями и все смотрит, смотрит. Днем она ложится на часок соснуть, она знает, что в это время спят все и она ничего не пропустит. Проснувшись, она опять переходит на террасу и сидит там до заката, делает вид, что читает газету, но на самом деле наблюдает за всеми, кто проходит по улице. Вечером она выходит на прогулку и болтает с друзьями. В общем, разговоров и наблюдений набегает изрядно. И так изо дня в день.
— Но я-то не даю никаких поводов для сплетен.
— Они за что угодно ухватятся и так перекрутят, что не узнаете.
Я круто повернула.
— Как хотите, но я не сделала ничего, что могло бы вызвать интерес местной публики, дать повод для злословия или что еще вы там имеете в виду.
Некоторое время Жан Поль молчал.
— Вам ведь нравятся пирожки с луком, верно? — вымолвил он наконец.
На секунду я застыла, потом рассмеялась:
— Да, ужасный порок. Могу представить себе, насколько шокированы эти старые сплетницы.
— Они решили, что вы… что вы… — Жан Поль замялся. Я посмотрела на него. Он был явно смущен. — Что вы беременны, — договорил он.
— Что-о?
— Точнее, что вы хотите забеременеть.
— Но это же смешно. — Я чуть не поперхнулась. — С чего они взяли? И вообще, какое им до этого дело?
— В таких городках всем есть дело до всего. Считается, что люди вправе знать, будет ли у вас ребенок. Впрочем, теперь им известно, что вы не беременны.
— Вот и прекрасно, — пробормотала я и посмотрела на Жана Поля. — А откуда, собственно?
К моему удивлению, Жан Поль смутился еще больше.
— Да ерунда все это, ерунда, они просто… — Он вновь остановился и потеребил край нагрудного кармана.
— Просто — что? — При мысли о том, что им может быть известно, я почувствовала тошноту.
Жан Поль извлек из кармана пачку сигарет.
— Знаете автомат рядом с площадью?
— Ах, вон оно что.
Наверное, кто-то в тот вечер видел, как Рик покупал презервативы. Господи, что еще они вынюхали? Может, доктор всем сообщает подробности каждого визита? Или они роются в мусоре?
— Что еще обо мне говорят?
— Зачем вам это знать?
— Что еще обо мне говорят?
Жан Поль выглянул в окно.
— Берут на заметку все ваши покупки. Почтальон докладывает о каждом полученном вами письме. Известно, где вы бываете в течение дня и как часто выходите с мужем. А если вы не закрываете ставни, то и происходящее внутри дома тоже становится известно.
Казалось, Жан Поль скорее журит меня за то, что держу ставни открытыми, нежели земляков за то, что они заглядывают в окна.
Вспомнив, как едва не задохнулся ребенок и как сомкнулись передо мной спины, я вздрогнула.
— И что же говорят?
— Хотите знать?
— Да.
— Сначала толковали про пирожки с луком и про беременность. Потом начали перемывать косточки, когда вы купили стиральную машину.
— Но почему?
— Говорят, что нужно стирать одежду руками, как все. Что машины положены только женщинам с детьми. Говорят еще, что ставни вы выкрасили безвкусно и что для Лиля этот цвет не подходит. Что вам не хватает воспитания. Что не следует носить платья без рукавов. Что говорить по-английски с людьми неприлично. Что вы лгунья, потому что сказали мадам Роден в boulangerie, будто живете здесь — в то время, когда еще не жили. И это было первое о вас впечатление. Изменить его трудно.
Какое-то время мы ехали молча. Я не знала, что мне делать — то ли плакать, то ли смеяться. По- английски я разговариваю только в присутственных местах, но оказывается, это имеет большее значение, чем все мои попытки говорить по-французски. Жан Поль закурил сигарету и со скрипом опустил окно.
— А вы тоже считаете, что я веду себя неприлично мне не хватает воспитания?
— Нет. — Он улыбнулся. — И мне кажется, что вам чаще следует носить платья без рукавов.
Я вспыхнула.
— Что же, обо мне и единого доброго слова никто не сказал?
Жан Поль на мгновение задумался.
— Людям кажется, что у вас очень симпатичный муж, даже несмотря на… — Он потрогал шею сзади.
— Хвост.
— Вот-вот. Но они не понимают, зачем он бегает, и считают, что шорты его слишком коротки.
Я улыбнулась про себя. Действительно, в деревне бег трусцой выглядит странно, но Рику никогда не было дела до того, что говорят люди.
