— Да, но вы-то откуда знаете, что обо мне говорят? — Я перестала улыбаться. — Пирожки с луком, беременность, ставни, стиральная машина и прочее? Вроде бы вы выше всех этих сплетен, но, получается, знаете не меньше других.
— Я не сплетник, — твердо заявил Жан Поль, выпуская в окно струю дыма. — Все это мне было передано как предупреждение.
— Предупреждение о чем?
— Элла, всякая наша встреча становится общественным событием. Вам не следует видеться со мной. Мне сказали, что о нас уже судачат. Мне следовало бы вести себя осмотрительнее. То есть я-то могу не волноваться, но вы женщина, а женщинам всегда труднее. Понимаю, понимаю, вы хотите сказать, что это не так, — заторопился он, видя, что я готова его перебить, — но, что бы вы на этот счет ни думали, так оно и есть. К тому же вы замужем. И иностранка. Что только осложняет положение.
— Меня оскорбляет, что вы ставите их суждение выше моего. Что дурного в наших встречах? Видит Бог, я ни в чем не провинилась. Я замужем за Риком, но из этого не следует, что мне запрещается разговаривать с другими мужчинами.
Жан Поль промолчал.
— И как только вы можете так жить? — нетерпеливо бросила я. — Среди всех этих сплетен. Что, и о вас тоже все известно?
— Нет. Конечно, привыкать к такой жизни после большого города было очень трудно, но я научился вести себя благоразумно.
— А-а, так вы называете это благоразумием — таиться от всех? Знаете, а ведь выглядим мы и впрямь грешниками.
— Боюсь, вы слишком все упрощаете. Больше всего задевает людей, если все происходит у них на глазах, прямо перед ноздрями.
— Перед носом. — Я невольно улыбнулась.
— Ну да, это я и хотел сказать, перед носом. — Он мрачно улыбнулся в ответ. — У них совсем другая психология.
— Что ж, так или иначе, но предупреждение пропало втуне. Встреча состоялась.
Весь остаток пути мы проделали молча.
Переплет наполовину сгорел, страницы обуглены, читать текст невозможно, за исключением фронтисписа. Чьим-то тонким почерком, выцветшими коричневыми чернилами было написано следующее:
«Жан Турнье, р. 16 августа 1507 г.
женился на Анне Турнье 18 июня 1535 г.
Жак, р. 28 августа 1536 г.
Этьен, р. 29 мая 1538 г.
женился на Изабель дю Мулен 28 мая 1563 г.
Жан, р. 1 января 1563 г.
Якоб, p. 2 июля 1565 г.
Мари, р. 9 октября 1567 г.
Сюзанна, р. 12 марта 1540 г.
вышла замуж за Бертрана Було 29 ноября 1565 г.
Дебора, р. 16 октября 1567 г.»
Четыре пары глаз остановились на мне: Жан Поль, Матильда, месье Журден — который, к моему удивлению, оказался здесь же и сидел рядом с Матильдой, отпивая что-то из высокого бокала, — и девочка со светлыми волосами, оказавшаяся дочерью Матилды Сильвией; пристроившись на табурете со стаканом кока-колы в руках, она смотрела на меня расширившимися от возбуждения глазами.
Меня слегка подташнивало, тем не менее, прижимая Библию к груди, я улыбалась.
— Oui, — только и повторяла я, — oui.
Глава 5
ТАЙНЫ
Прежде всего здесь были совсем другие горы.
Изабель вглядывалась в окружающие ее со всех сторон склоны; обнаженный каменный козырек у самой вершины выглядел так, что казалось, будто он может оторваться и рухнуть в любой момент. Деревья тоже были другие, они жались друг к другу, словно мох, оставляя между собой редкие ярко-зеленые прогалины.
«Наши Севенские горы, — думала Изабель, — напоминают живот женщины. А эти скорее похожи на плечи. Более острые, более определенные по форме, более строгие. Жить в таких горах будет нелегко». Изабель вздрогнула.
Они остановились у реки, на границе Мутье, часть большой группы путников, оставивших Женеву в поисках местожительства. Изабель с трудом удерживалась, чтобы не умолять их не задерживаться здесь, продолжить путь, пока не попадется что-нибудь более привлекательное. Но никто не разделял ее тревоги. Этьен и еще двое мужчин отправились в деревню, на постоялый двор, справиться насчет работы.
Река, пересекающая долину, была узкой и темноводной, с обеих сторон ее окаймляли березы. Во всем остальном Бирз ничем не отличался от Тарна, но выглядел неприветливо. Сейчас он почти обмелел, однако к весне сделается в три раза глубже. Пока взрослые спорили, дети побежали к реке. Маленький Жан и Мари окунули руки в воду, а Якоб встал на четвереньки и принялся разглядывать гальку на дне. Он медленно наклонился, вытащил черный камешек в форме расширенного сердца и, зажав его между пальцами, показал брату и сестре.
— Eh, bravo, mon petit, — воскликнул Гаспар, жизнерадостный одноглазый мужчина. Вместе со своей дочерью Паскаль он держал постоялый двор в Лионе и бежал, прихватив тележку с едой, которой делился со всеми, кто в ней нуждался. Семейство Турнье встретило их по дороге из Женевы, когда каштаны вышли, а картошки осталось только на один день. Гаспар и Паскаль накормили их, отмахнувшись от благодарностей и слышать не желая о возмещении.
— Такова воля Божья, — сказал Гаспар и рассмеялся, словно пошутил чрезвычайно остроумно. Паскаль же просто улыбнулась, напомнив Изабель Сюзанну с ее спокойным выражением лица и мягкими манерами.
Вернулись с постоялого двора мужчины; лицо Этьена выражало явную растерянность, широко раскрытыe глаза его, лишенные ресниц и бровей, дико блуждали.
— О герцоге де Эгле тут и не слышали, — сказал он, покачивая головой. — И землю не у кого взять в аренду, и работы нет.
— А сами-то местные на кого работают? — спросила Изабель.
— На себя, — неуверенно откликнулся Этьен. — Кое-кому из здешних фермеров работники нужны, но только на сбор урожая конопли. Так что на какое-то время мы можем остаться.
— Папа, а что такое конопля? — поинтересовался Маленький Жан.
Этьен пожал плечами.
«Не хочет признаваться, что сам не знает», — подумала Изабель.
Они остановились в Мутье. До наступления заморозков семья Турнье нанималась то к одному фермеру, то к другому. В первый же день их отвели на поле конопли, которую они должны были срезать, а затем собирать на просушку. Они молча разглядывали жесткие волокнистые растения высотой с Этьена.
Наконец Мари задала вопрос, который у всех вертелся на языке:
— Мама, а как это едят?
Фермер расхохотался:
— Non, non, ma petite fleur,[42] это не для еды. Мы расплетаем эти
