– И ты, значит, заглянул опрокинуть стаканчик?
– А почему б и не опрокинуть?
– Зашёл, значит, малость промочить глотку?
– А почему б и не промочить, Адель, если, конечно, вас это не затруднит.
– Ну, ладно, сейчас принесу. А ты как, пьёшь то же, что раньше?
– То же самое, Адель.
Пока она ходила за бутылкой, горный стрелок расположился подле столика в нише, за которым он любил сиживать в былые времена. На этом месте юный Клодиус когда-то сидел, погружённый в грёзы, здесь он мысленно блуждал по океану тайных наслаждений, где зыбкие близнецы тела Адели Торбайон набегали волнами соблазна. Итак, он занял своё обычное место, снял берет, старательно вытер пот с лица и шеи, скрестил руки и облокотился о стол. Вскоре Адель вернулась и наполнила ему стакан. Пока он пил, она глядела на него не отрываясь, и её влекущая грудь, казалось, трепетала от волнения. (Впрочем, оно было вызвано крутыми ступеньками винного погребка.) Клодиус выпил вина и утёр губы рукавом мундира. На этот раз он заговорил первым:
– А скажите, Адель, почему вы спросили насчёт того, доволен я или нет?
– Да ни почему, Клодиус. Так уж говорится…
– А что, может, про меня чего болтают?
– Ты ж сам знаешь, в любителях поболтать недостатка нету. Так уж повелось.
– А про что ж такое они болтают, Адель?
– Да про Розу.
– Про Розу?
– Ну да, про маленькую Розу Бивак. Это что ж, тебя удивляет?
– Сначала надо узнать, насчёт чего это они болтают.
– Да насчёт её живота. Ведь он теперь так выпирает, как если бы его начинили.
Вот так штука! Какой номер выкинул в его отсутствие Розин живот! И весь как есть Клошмерль про это прознал. Навряд ли таким поворотом доволен папаша Бивак… Хороший повод, чтоб отдубасить парнягу, будь он даже ефрейтором горных стрелков! Во всяком случае, есть над чем призадуматься. Клодиус Бродекен снова налил и выпил. А затем спросил, утирая пот:
– Так как же, Адель?
– Да вот так, Клодиус. И ты что, тут ни при чём?
– Это в каком смысле, Адель?
– Да в смысле Розиного живота?
– А что про это болтают?
– Да ты же сам знаешь. Всегда найдутся такие, что болтают будто промежду прочим. Ведь нужно же людям про что-то болтать.
– А кто ж это именно?
– Да те самые, что любят молотить языками, хотя ни про что толком и не знают. Ты-то мог бы вернее сказать насчёт Розы – ты это или кто другой? Ты-то, конечно, лучше знаешь, кто там побывал. А что, разве ты про эту болтовню не слыхал?
– Да нет, не слыхал.
– Ну тогда хорошо, что я тебе про это сказала. Из-за родителей и из-за тех, что судачат на всех перекрестках. А то ведь, может, это всё и враки? Ты ж знаешь, как люди любят возводить напраслину…
– Вы говорите, напраслину?
– Но теперь ты про всё знаешь и сможешь заткнуть болтунам глотки. А то они вертятся вокруг да около с таким видом, будто они ни при чём. Вот я тебе про всё и сказала: ведь вдруг это всё враньё?
– Да, вдруг.
– А то ведь, может, это и ты?
– Я, Адель?
– Это я только предполагаю. Куда уж тут догадаться.
– Это верно, Адель, – куда уж тут догадаться.
– Но теперь ты будешь знать, что тебе делать.
– Да, Адель, теперь буду.
– Тому, кто сделал Розе ребёнка – ты это или не ты (откуда мне знать!) – лучше всего было бы с ней повенчаться. Или ты думаешь по-другому, Клодиус?
– Точно, Адель, тому, кто это сделал, лучше бы повенчаться.
– Ведь что ни говори, а Роза Бивак – подходящая девчонка, и ко всему ещё милашечка. А то, что она натворила, – так в этом всё ж таки нет никакого сраму. Или ты другого мнения, Клодиус?
