– Он меня заставил, не спросясь. Я тогда была вся сонная, и прежде чем набралась сил, чтоб отбиться, всё уже было окончено.
– Ты должна была кричать, Мари!
– Да нет, я уж очень стыдилась, что сбежится много народу…
– А потом, Мари?
– А потом всё шло по привычке. И я уже не так стеснялась.
– Так, может, ты от этого и удовольствие получала?
– Я тогда подумала: ну что ж, раз уж начали… Хотя это мне и добавляло лишней усталости… В общем, не всё тут было к моей выгоде.
– А Рауль здорово досаждал?
– Да, он был большой хват. По субботам и в дни стирки, бывало, что я падала на кровать да тут же и засыпала. Так что он получал удовольствие один, а я даже и не чуяла. Мне уж было ни до чего…
В один прекрасный день все узнали об исчезновении Клементины Шавень, соперничавшей в благочестии с самой Жюстиной Пюте. Выйдя из дому вечером, старая дева не вернулась обратно даже на следующий день, чего никогда не случалось с ней раньше. Соседи забеспокоились и принялись её разыскивать, движимые не столько жалостью, которую они выставляли напоказ, сколько острым любопытством и смутной надеждой открыть какую-нибудь нелепицу.
Было установлено, что накануне Клементина Шавень заходила к аптекарю Пуальфару, вероятно, для того, чтобы посоветоваться о своём недуге фиброзного происхождения, оскорблявшем её стыдливость. Старая дева принадлежала к числу постоянных посетительниц аптеки, мечтавших снова привести Пуальфара к семейному очагу, где мирно прошла бы его старость, украшенная святыми молитвами. Любые предлоги, включая интимные недомогания, были приемлемы для того, чтобы привлечь внимание вдовца к несправедливо презираемому телу, которое могло бы ещё приносить некую пользу. Всё это направило поиски по определённому руслу.
Было установлено, что сам Пуальфар с предыдущего вечера не подавал ни малейших признаков жизни. Его помощник давно уже привык к неожиданным отлучкам своего странного господина. Поэтому его нисколько не обеспокоило исчезновение хозяина. Он преспокойно запер в обычное время аптеку, которой привык управлять один. Совпадение этих двух исчезновений придавало отсутствию аптекаря совершенно иной смысл. Помощник отлично помнил, что к его хозяину накануне действительно заходила Клементина Шавень, но не мог припомнить, чтобы она выходила обратно. Его попросили подняться в квартиру Пуальфара, расположенную над магазином. Вскоре он спустился и позвал женщин.
– Идите сюда, – сказал он, – тут происходит что-то непонятное…
В коридоре сильно пахло воском и ладаном. Когда они постучали, за дверью послышалась какая-то возня. Затем раздался свирепый голос – изменившийся голос аптекаря Пуальфара:
– Убирайтесь вон, гробовщики сатаны!
За этими словами, наводящими на грустные размышления, последовал взрыв пронзительного хохота, тем более подозрительного, что до сих пор никто из клошмерлян никогда не слыхал, как смеётся аптекарь. Помощник постучал снова:
– Господин Пуальфар, это я – Базеф!
– Базеф умер! – ответили ему из-за двери. – Все умерли. На земле остались одни гробовщики сатаны!
– Вы не видели Клементину Шавень, господин Пуальфар?
– Она умерла. Умерла, умерла, умерла!
И снова – взрыв ужасного смеха. Дверь оставалась закрытой. Воцарилось молчание. В смятении все спустились в аптеку, чтобы обсудить всё, что услышали. Увидев проходившего мимо Босолея, они позвали его в аптеку и изложили суть дела.
– В таком разе нужно позвать Кюдуана! – заявил Босолей.
Отправились в жандармерию за бригадиром и заодно пошли за слесарем. По лестнице поднимались на цыпочках, чтобы выломать дверь неожиданно. Дверь легко уступила, и собравшиеся узрели довольно странную картину. Ставни были закрыты, шторы опущены, комната погружена в потёмки, но в этом сумраке светились восковые свечи, поставленные вокруг кровати, а в массивных чашах потрескивали благоуханные курения. У подножия кровати в позе безысходной печали застыл Пуальфар – он стоял на коленях, обхватив голову руками. На кровати неподвижно лежала Клементина Шавень. Любопытные появились так внезапно, что аптекарь не успел опомниться. Он поднялся и, призывая вошедших к молчанию, с нежностью проговорил:
– Тише! Она мертва! Мертва, мертва, мертва! Я её оплакиваю. Я не расстанусь с ней никогда.
– Но если она мертва, – заметил Кюдуан, – нельзя же оставлять её здесь.
Лицо Пуальфара осветилось хитрой улыбкой.
– Я её набальзамирую, мои дорогие, и положу за стекло на витрину.
Базеф попытался вернуть своего хозяина к действительности, напомнив ему о профессиональном долге:
– Господин Пуальфар, одна клиентка попросила у меня рвотный корень. Куда вы его положили?
Аптекарь поглядел на своего помощника с величайшей жалостью во взгляде.
– Лживый дурачок! – просто прошептал он.
Внезапно он пришёл в бешенство, схватил одну из свечей и бросился к изумлённым пришельцам. С горящим светильником в руке он казался причудливым архангелом, архангелом в ермолке с кисточкой.
