радоваться за хозяйку, потому что она теперь, кажется, счастливее, чем прежде. Но я не радуюсь. В ней что-то кажется каким-то не таким, как волчок, который слишком сильно раскрутили, — он вращается, как ему должно, но может в любой момент упасть.
Хотя меня это теперь не очень-то и волнует — у меня другие заботы. В первую субботу, когда я поехала к маме и увидела Джека, то расплакалась. Всего пять дней отсутствия, а он словно чей чужой ребеночек. Во мне еще оставалось немного молока, но он не стал сосать, ему нужна была девчонка, что живет напротив, — она его кормит, потому что своего младенчика потеряла. Я снова расплакалась, увидев, как он сосет ее сиську.
Как я заплачу ей за все эти месяцы — ума не приложу. Жаль, что не подумала об этом, когда выторговывала себе условия работы у хозяйки. Четыре месяца назад она бы мне что угодно дала, но теперь, если у нее попрошу прибавки, она мне прочтет лекцию про женские движения. Одно я твердо усвоила — если хочешь, чтобы шантаж сработал, он должен пугать. А ее, кажется, ничто сейчас не заботит — одни только голоса для женщин.
Вот еще одна забавная вещь — хозяйка такая деловая теперь, словно ничего и не случилось этим летом, но вот только кое-кто этого не забыл. Я выставляла обувку в коридор — всю начищенную и готовую к завтрему, когда под дверь просунули письмо для мистера Коулмана. Я его подняла и посмотрела. Почерк какой-то уж больно смешной, словно школьница писала на раскачивающемся стуле. Я открыла парадную дверь и выглянула наружу. День был туманный, и я лишь с трудом разглядела мисс Лавинию — она бежала прочь и тут же исчезла в тумане.
Я не положила письмо на поднос для хозяина, а оставила его себе. На следующее утро я присела выпить чашку чаю на кухне и показала письмо миссис Бейкер. Странно, как мы с ней подружились, после того как Джек появился. Она не знала о шантаже, но, видать, что-то подозревала. Она так ни разу и не спросила, как мне удалось получить назад свое место.
— Чего ей еще писать хозяину, если только не скандал какой учинить? — спросила я.
Миссис Бейкер некоторое время рассматривала письмо, потом поднесла к кипящей кастрюле, и на пару оно через минуту открылось. Вот что мне в ней нравится — она решительная, хоть иногда и бывает ужасно противной.
Я читала через ее плечо. Закончив, мы посмотрели друг на друга.
— Откуда ей все это известно? — выразила я вслух свое недоумение и только потом уже сообразила, что миссис Бейкер, возможно, и не знает ничего о хозяйкиных делах.
Но она знала. Миссис Бейкер вовсе не глупа. Она, наверно, сама догадалась.
— Вот глупая девчонка, — сказала она. — Хочет устроить тут бучу. — Она открыла дверку плиты и бросила письмо в огонь.
Я уже сказала — она женщина решительная.
Эдит Коулман
Когда она открыла дверь, мне на мгновение показалось, что я сплю. Но я прекрасно знала, что сна у меня ни в одном глазу, — я не из тех, кто грезит среди бела дня. Конечно, на ее лице была эта ехидная улыбочка, показывающая мне, что она прекрасно понимает, как я удивлена.
— А ты что здесь делаешь? — спросила я. — Где поденщица, которую я наняла? — Я взяла на себя заботы по дому, когда Китти болела, и нанимала поденщиц, пока не нашла настоящую горничную.
— Я здесь снова работаю, мадам, — ответила эта наглая девка.
— Это по какому праву?
— Лучше спросите об этом у моей хозяйки, мадам. Позвольте ваше пальто, мадам?
— Не прикасайся к моему пальто. Иди и жди в кухне. Я сама разденусь.
Я хотела сказать что-нибудь еще, но не стала — говорить мне нужно не с ней. Конечно же, Дженни не работала бы здесь, если бы Китти не приняла ее назад — у меня за спиной и против моих распоряжений.
Я вошла в дневную гостиную без предупреждения. Китти сидела с мисс Блэк, которую я видела мельком как-то раз прежде. В тот раз у меня о ней сложилось не очень хорошее мнение. Она все распространялась о женщинах-суфражистках — предмет, который мне поперек горла.
Теперь они обе встали, а Китти подошла и поцеловала меня.
— Позвольте я возьму ваше пальто, матушка Коулман, — сказала она. — Почему этого не сделала Дженни в прихожей?
— Вот именно это я и хочу с вами обсудить, — ответила я, оставаясь еще на какое-то время в пальто: я не была уверена, что задержусь. К сожалению, Китти была не одна, а мне не хотелось говорить о Дженни в присутствии посторонних.
— Матушка Коулман, вы уже знакомы с Каролиной Блэк, — сказала Китти. — Каролина, вы наверняка помните мою свекровь — миссис Коулман.
— Конечно, — сказала мисс Блэк. — Рада видеть вас снова, миссис Коулман.
— Вы присядете с нами? — спросила Китти, показывая на диван. — Дженни как раз только что принесла чай, а миссис Бейкер испекла печенье.
Я села, чувствуя себя неловко в пальто. Но никто из них, казалось, этого не заметил.
— Мы с Каролиной разговаривали о Социальном и политическом союзе женщин, — сообщила Китти. — Вы знаете, что они открыли представительство в Лондоне, неподалеку от Олдвича?[20] Там рядом редакции всех газет, и оттуда они смогут гораздо эффективнее лоббировать интересы суфражистского движения, чем из Манчестера.
— Не одобряю я все эти движения, — прервала я ее. — Зачем женщинам голосовать? За них это прекрасно могут делать их мужья.
— Есть множество незамужних женщин — включая меня, — и они заслуживают того, чтобы быть представленными в парламенте, — сказала мисс Блэк. — И потом, женщина не обязательно придерживается тех же взглядов, что и ее муж.
— В любом хорошем браке женщина во всем должна быть согласна с мужем. Иначе зачем им вообще было жениться?
— Правда? А вы, Китти, всегда бы голосовали так, как ваш муж? — спросила мисс Блэк.
— Я бы, скорее всего, голосовала за консерваторов, — ответила Китти.
— Вот видите? — обратилась я к мисс Блэк. — Коулманы всегда голосуют за консерваторов.
— Но это только потому, что теперешний депутат от консерваторов, скорее всего, будет активно поддерживать суфражистское движение, — добавила Китти. — Если бы кандидаты от либералов или лейбористов открыто высказывались в поддержку движения, я бы голосовала за них.
Я пришла в ужас от такого заявления.
— Не глупите. Ничего бы вы за них не голосовали.
— Меня не столько заботят политические партии, сколько вопросы нравственности.
— Вам бы лучше интересоваться вопросами нравственности поближе к вашему дому, — парировала я.
— Что вы хотите этим сказать? — Я обратила внимание, что Китти произнесла это, не глядя на меня.
— Почему Дженни здесь? Я уволила ее в июле.
Китти пожала плечами и улыбнулась мисс Блэк, словно извиняясь за меня.
— А я наняла ее опять в октябре.
— Китти, я уволила вашу горничную четыре месяца назад за безнравственное поведение. То, что она совершила, исправить нельзя, и она не годится для работы в этом доме.
Наконец моя невестка посмотрела мне в глаза. Вид у нее был чуть ли не скучающий.
— Я попросила Дженни вернуться, потому что она очень хорошая горничная, а нам нужна хорошая горничная. Поденщицы, которых нанимали вы, неприемлемы.
Что-то в выражении ее лица говорило мне, что она лжет, но я не могла понять, в чем заключается
