еще остается шанс выйти замуж. Хотя мой собственный жизненный опыт был весьма ограничен, я знала, что ничего подобного никогда не случится. Это причиняло душевную боль, но правда, как бы она ни была жестока, лучше самой сладкой лжи.
— Это не честно, — выдохнула Маргарет, когда ее рыдания наконец стихли. — Ему не следовало уделять ей такое внимание. Проводить с ней так много времени, дарить ей медальон, целовать ее…
— Он ее целовал? — Меня пронзил укол ревности, которую я так тщательно старалась скрыть даже от самой себя.
Маргарет словно бы очнулась.
— Я не должна была рассказывать тебе об этом! Никому не должна была об этом рассказывать! Пожалуйста, ничего никому не говори. Мэри рассказала мне только потому, что… Ну, это ведь просто так восхитительно, когда говоришь об этом с кем-то еще. Ты как будто вновь возвращаешь то мгновение к жизни. — Она смолкла, думая, несомненно, о своих собственных поцелуях.
— Я ничего не хочу об этом знать, — сказала я, стараясь, чтобы мой голос прозвучал как можно более спокойно.
В ту ночь я плохо спала. На следующий день, прежде чем отнести письмо на Кумб-стрит, где находилась почта, я дописала на конверте адрес полковника Бёрча. Несмотря на все мои аргументы, которые я представила в споре с Маргарет, направленные против того, чтобы поощрять продолжение связи между полковником Бёрчем и Мэри, я в итоге не смогла взять на себя ответственность за ее судьбу и вынуждена была помочь Молли Эннинг отправить это самое письмо в Лондон.
Почтмейстер взглянул на письмо, затем, подняв брови, посмотрел на меня, и мне пришлось уйти, прежде чем он смог хоть о чем-нибудь меня спросить. Уверена, что во второй половине дня уже но всему городу ходили сплетни о том, что мисс Филпот отправила письмо… «Кому бы вы думали? Да, да, этому самому полковнику Бёрчу!»
Молли Эннинг напрасно ждала ответа. Письма она так и не получила.
Я надеялась, что на этом наши дела с полковником Бёрчем закончатся и больше мы его никогда не увидим. Окаменелости свои он получил, кроме дапедиума, которого я ему и не собиралась посылать, и мог теперь обратиться к другому модному коллекционированию, например насекомых или минералов. Именно так поступают джентльмены, подобные полковнику Бёрчу.
Мне никогда не приходило в голову, что я могу случайно встретиться с ним в Лондоне. Как говорила Молли Эннинг, «Лондон — это вам не Лайм». Население Лондона составляло миллион человек, что не шло ни в какое сравнение с двумя тысячами населения Лайма, а в Челси, где, как я знала, жил полковник, я бывала очень редко, разве что сопровождая Луизу в ее паломничествах в Ботанический сад, расположенный в том районе. Никогда не думала, что волной на берег в одно и то же место может выбросить два столь разных камешка со дна моря.
Каждую весну мы отправлялись в Лондон, горя желанием хоть на какое-то время покинуть Лайм, повидать своих родных и совершить обычный обряд, состоящий из посещений друзей, магазинов, галерей и театров. Если погода не баловала, мы часто отправлялись в Британский музей, до которого от дома нашего брата было рукой подать. С ранних лет мы были неплохо знакомы с его коллекцией.
Однажды, в особенно дождливый день, Маргарет задержалась в галерее, разглядывая собрание камей и печатных камней, меж тем как Луиза любовалась на верхнем этаже изысканной цветочной коллекцией Мэри Дефани, где были представлены причудливые растения, сделанные из бумаги. Я находилась на первом этаже, где целый ряд смежных залов занимала естественно-научная коллекция — в основном состоявшая из стендов с минералами, но теперь включавшая и четыре зала с окаменелостями. Значительное число экспонатов было привезено из окрестностей Лайма, включая несколько новых образцов допотопных рыб, подаренных мною для новой экспозиции.
Первый ихтиозавр Мэри тоже был там, выставленный в своем собственном застекленном шкафу и, к счастью, избавленный от жилета и монокля, хотя там и сям еще виднелись следы гипса, хвост оставался выпрямленным, а имя лорда Хенли по-прежнему красовалось на этикетке. Я уже несколько раз приходила посмотреть на этот экспонат и успела отправить письмо семье Эннинг, описав, как он теперь выглядит.
В зале, где только несколько посетителей переходили от стенда к стенду, было тихо. Я разглядывала череп, приписываемый бароном Кювье древнему мамонту, когда с другого конца помещения до меня донесся знакомый звонкий голос:
— Дорогая леди, стоит вам увидеть этого ихтиозавра, как вы поймете, насколько в более превосходном состоянии находится мой экземпляр.
Я на мгновение закрыла глаза, чтобы справиться с сердцебиением.
Полковник Бёрч вошел в зал, одетый, как обычно, в красный мундир, а рядом с ним, опираясь на его руку, вышагивала дама немногим старше меня. По ее черному одеянию можно было предположить, что она вдова. На ее спокойном лице застыло вежливое, но слегка рассеянное выражение. Она принадлежала к тем людям, которых я вряд ли узнала бы, если бы мне довелось вновь повстречаться с ними на улице.
Я замерла на месте, когда эта пара подошла к ихтиозавру Мэри. Оказавшись совсем близко, я стояла к ним спиной, и полковник Бёрч меня не заметил. Я слышала весь их разговор или, вернее, монолог полковника, потому что его спутница отвечала односложно и чаще просто кивала, выражая свое молчаливое согласие.
— Видите, какой это никудышный экземпляр в сравнении с моим ихтиозавром? — провозгласил он. — Как переломаны все его позвонки и ребра? И как много в нем недостающих частей? Смотрите, видите этот гипс, вон там, среди ребер, и вдоль позвоночника? Это работа мистера Баллока. Мой ихтиозавр, однако, ни в каких дополнениях не нуждается. Возможно, он меньше этого, но я нашел его целым и невредимым, так что все косточки были на месте.
— Изумительно, — прошелестела вдова.
— И подумать только, его посчитали крокодилом! Я, конечно, никогда с этим не соглашался. Я с самого начала знал, что это не крокодил, а неизвестная науке тварь, так что мне пришлось отправиться на поиски лично.
— Правда?
— Эти ихтиозавры являются одним из величайших научных открытий, когда-либо имевших место в истории.
— В самом деле?
— Насколько нам известно, сейчас ихтиозавров не существует. Они довольно давно вымерли. Это означает, дорогая моя, ученым следует поднять вопрос о том, отчего это произошло.
— Что же они думают по этому поводу?
— Некоторые предполагают, что они вымерли при Всемирном потопе; другие — что их убила какая-то катастрофа наподобие извержения вулкана или землетрясения. Какой бы эта причина ни была, их существование меняет наши представления о возрасте Земли. Мы полагаем, что она может быть старше тех 6000 лет, в которые оценивает ее возраст епископ Ушер.
— Как интересно! — Голос у вдовы слегка подрагивал, словно полковник взволновал ее до глубины души.
— Я как раз дочитываю публикацию барона Кювье, в которой он излагает свою гипотезу геологических катастроф, — продолжал полковник Бёрч, красуясь своими познаниями. — Кювье полагает, что мир формировался в череде ужасающих бедствий, катаклизмов такого огромного масштаба, что они создавали горы, иссушали моря и уничтожали целые виды животных. Сам Кювье не упоминает об участии в этих событиях карающей длани Божьей, но другие ученые мужи интерпретируют эти катастрофы как вмешательство Бога в Свое творение. Тогда Всемирный потоп может быть просто самым памятным из этих событий, что заставляет задуматься: а не грядет ли в будущем еще одно колоссальное наводнение, способное затопить весь земной шар?
— Поистине, тут есть о чем призадуматься, — неуверенно сказала вдова.
Как бы ни раздражал меня полковник Бёрч, его рассуждения о мире были любопытны. Будь я с ним рядом, у меня нашлось бы сказать нечто большее, нежели «есть о чем призадуматься».
Я могла бы и дальше стоять к ним спиной и не поворачиваться к полковнику Бёрчу, чтобы с ним не встречаться, если бы не то, что он сказал вслед за этим. Он не мог удержаться от хвастовства.
