в сторону, словно надеясь, что кто-то придет и избавит ее от меня.
— Я же не наврежу вам, Бесси.
— Еще как навредишь! — прошипела она. — Держись от нас подальше. В коттедже Морли никто тебя не ждет. Ты едва не убила мисс Элизабет, вот что ты натворила. Однажды ночью мы думали: все, мы ее потеряли, такая сильная была у нее пневмония. Если бы не ты, она никогда бы ее не подхватила. И с тех пор она так и не стала прежней. Так что оставь-ка ее в покое! — Оттолкнув меня, Бесси скрылась в булочной.
Я пошла обратно по Кумб-стрит, но когда достигла Кокмойл-сквер, то не направилась к сидевшей за столом маме. Вместо этого я свернула на Бридж-стрит, пересекла площадь за Курзалом и «Тремя чашами» и вышла на Брод-стрит. Если сестры Филпот не хотели меня к себе подпускать, то лучше пусть я услышу об этом от них самих, а не от Бесси.
В тот день была ярмарка, и на городском рынке было очень оживленно, а прилавки раздвинулись так, что заняли половину Брод-стрит. Все было запружено людьми, и я, проталкиваясь через них, чувствовала себя так, словно иду вброд через море во время прилива. Однако же шла и шла: я знала, что так надо.
Несмотря на все это столпотворение, мне понадобилось всего одно мгновение, чтобы углядеть ее, шедшую вниз по холму своими быстрыми мелкими шагами. Точно так же видишь на горизонте смутное пятнышко, которое, приблизившись, приобретает вдруг четкие очертания корабля. В этот миг я ощутила, как сквозь меня проходит молния, и остановилась как вкопанная, предоставляя рыночным толпам толкаться вокруг.
Элизабет Филпот окружали люди, но сама она была одна, сестры ее не сопровождали. Выглядела она еще более худой, напоминая едва ли не скелет, и знакомое розовато-лиловое платье висело на ней как на вешалке, а шляпа обрамляла костистое лицо. У нее сильнее выступали скулы, а особенно челюсть, длинная, прямая и острая, как у ихтика. Но шла она вполне уверенно, как будто твердо знала, куда идет, а когда приблизилась, я увидела, что серые ее глаза сияют, словно бы излучая свет. Я перевела дух, до этого совершенно даже не замечая, что затаила дыхание.
Когда она меня увидела, лицо ее озарилось, словно Голден-Кэп, когда сто касаются лучи солнца. Потом я побежала, расталкивая людей по пути, но все же вроде бы и вовсе не продвигаясь вперед. Достигнув ее, я порывисто обвила ее руками и начала плакать на виду у всего города. И Фанни Миллер глазела на меня из-за овощного прилавка, и мама подошла посмотреть, что со мной такое, и все, кто когда-либо судачил обо мне у меня за спиной, теперь судачили обо мне открыто, а мне до всего этого не было никакого дела.
Мы не говорили ни слова, просто прижимались одна к другой и плакали обе, хотя мисс Элизабет никогда не плакала прежде. Несмотря на все то, что было со мной до этого, — на то, что я находила ихтиков и плезиков, была в саду с полковником Бёрчем, познакомилась с мосье Прево, — это было как удар молнии, который знаменовал самое большое счастье в моей жизни.
— Я улизнула от своих сестер и как раз шла к тебе, — сказала мисс Элизабет, когда мы наконец выпустили друг друга из объятий. Она утерла глаза. — Как я рада вернуться домой! Никогда не думала, что буду так сильно скучать по Лайму.
— Я думала, что доктор сказал, что вам нельзя жить рядом с морем, что у вас слишком слабые легкие.
В ответ мисс Элизабет сделала глубокий вдох, задержала дыхание, а затем выдохнула.
— Да что эти лондонские доктора понимают в морском воздухе? В Лондоне воздух грязный. Здесь мне гораздо лучше. К тому же никто не может лишить меня моей рыбы. Кстати, спасибо тебе за ту клеть с рыбой, что ты мне оставила. Экземпляры там просто прелесть. Пойдем-ка сейчас к морю. Я до сих пор почти его и не видела, потому что Маргарет, Луиза и Бесси не выпускают меня из дома. Слишком уж они надо мной трясутся.
Она снова пошла вниз по Брод-стрит, и я неохотно последовала за ней.
— Они разозлятся на меня, если я позволю вам туда пойти, — сказала я. — Они и так злятся, что вы из-за меня заболели.
— Чепуха, — фыркнула мисс Элизабет. — Ты же не заставляла меня целый вечер сидеть на продуваемой сквозняками лестничной площадке, верно? Или плыть на корабле в Лондон. За эти глупости целиком ответственна я сама, — сказала она так, словно совершенно ни о чем не сожалела.
Потом она рассказала мне о заседании Геологического общества, о том, как мистер Бакленд и преподобный Конибер согласились написать Кювье, а мистер Бакленд хорошо отозвался обо мне перед всеми собравшимися джентльменами, пускай даже эти его слова не были занесены в протокол. А я рассказала ей о мосье Прево и о плезиозавре, который направлялся в коллекцию мосье Кювье в парижском музее. Чудесно было снова с нею разговаривать, но под нашими словами я ощущала беспокойство, потому что знала: мне предстояло попросить прощения.
Мы шли по мощеной дорожке, как вдруг я заступила ей путь, так что она не могла двинуться дальше.
— Мисс Элизабет, простите меня за все, что я вам тогда наговорила, — выпалила я одним духом. — За то, что была такой гордой и самовлюбленной. За то, что насмехалась над вашей рыбой и вашими сестрами. Я ужасно обошлась с вами, и это было очень дурно после всего, что вы для меня сделали. Я так скучала по вам. А потом вы отправились в Лондон ради меня и чуть не умерли…
— Довольно. — Элизабет Филпот подняла руку. — Прежде всего, ты должна называть меня просто Элизабет.
— Я… Хорошо… Э… Элизабет. — Представлялось очень странным не добавлять «мисс».
— И ты не должна извиняться за мою поездку в Лондон. В конце концов, это был мой выбор. И собственно говоря, я тебе благодарна. Плавание в Лондон на «Единстве» было самым лучшим событием всей моей жизни. Это изменило меня к лучшему, и я нисколько об этом не жалею.
В ней действительно было что-то другое, хоть я и не могла сказать, что именно. Она как будто стала более определенной. Если бы кто-то решил сейчас ее нарисовать, то ему пришлось бы воспользоваться четкими, сильными линиями, меж тем как прежде можно было применить мягкие штрихи и больше оттенков. Она походила на окаменелость, которую отчистили и представили так, чтобы каждый мог видеть, что это такое.
— А что до нашей ссоры, то я тоже наговорила много такого, о чем сожалею, — продолжала она. — Я ревновала тебя, как ты тогда сказала, и не только к полковнику Бёрчу, но и к твоим знаниям об окаменелостях — к твоей способности находить их и понимать, что именно ты нашла. Мне таким искусством никогда не овладеть.
— Ну уж. — Я отвернулась, не в силах отвечать на ее яркий, честный взгляд.
В продолжение всех наших разговоров мы добрались до основания Кобба. Волны перехлестывали через него, поднимая брызги, заставлявшие чаек взмывать в небо.
— Знаешь, я бы хотела увидеть кладбище аммонитов, — заявила мисс Элизабет. — Я так давно там не была.
— Вы уверены, что сможете пройти так далеко, мисс Элизабет? После болезни вам нельзя переутомляться.
— Да перестань ты причитать! Видит Бог, Маргарет и Бесси и так носятся со мной, как с малым ребенком. Слава богу, хоть Луиза не суетится. И зови меня просто Элизабет. Я буду настаивать на этом, пока ты не научишься.
Так что, взяв друг друга под руку, мы продолжали идти вдоль взморья, говоря и говоря, пока наконец нам уже нечего было сказать друг другу, подобно тому как утихает в конце концов любая буря, и глаза наши обратились к земле, где лежали антики, ожидавшие, чтобы мы их нашли.
10
Молчание вдвоем
Мы с Мэри Эннинг часто вместе отправляемся на поиски окаменелостей: она ищет на взморье своих
