Виктор задержался в городе и обещал приехать к вечеру. Флора ждала его. С ним, и только с ним, ей хотелось поделиться самым сокровенным, рассказать все начистоту, душу отвести, как бывало прежде. Прежде… Но оно, это 'прежде', теперь казалось таким далеким, невозвратимым, оставшимся за чертой, преодолеть которую едва ли возможно. Между тем 'прежде', когда они с Виктором вели доверительные беседы, и сегодняшним днем стояла стена ее шестимесячных скитаний с группой запоздалых, последних хиппи. 'Полгода греховной любви' - так она и ее приятели назвали время, о котором сейчас не хотелось вспоминать. Нет, она ни о чем не жалела, ничего и никого не стыдясь, и все, что с ней случилось, казалось таким естественным и даже необходимым. Она до дна испила чашу свободы и независимости, любви и разочарований, и этот сладко-горький напиток не утолил ее жажды, а лишь создал в душе пустоту и апатию, безысходность и полное равнодушие, граничащее с отвращением к окружающему миру. Она считала, что ее чаша оказалась не так горька, как у ее подруг Мэри и Бэллы. Мэри забеременела, а Бэлла пристрастилась к наркотикам. Флору в этом отношении бог миловал. Что касается наркотиков, то она обязана Виктору: он познал их 'прелесть' на себе и строго-настрого предупреждал ее, можно сказать, умолял остерегаться. Уж лучше спиртное. Она послушалась совета своего доброго дяди, хотя это ей стоило большой внутренней борьбы.
В ожидании вечера, а вернее, Виктора Флора зашла в его комнату. На стенах висели те же фотографии девиц, а журнальный стол завален кассетами звукозаписи. И кажется, тут ничего не изменилось, все оставалось на своих местах, как и полгода тому назад. Не было лишь нашумевшего в свое время романа Джозефа Келлера 'Что-то случилось'. Книга эта лежала в верхнем ящике письменного стола. Год назад Флора с увлечением прочла ее, хотя Виктор и не советовал. Теперь этой книги не было. Почему же вспомнился ей сейчас роман Келлера? Она помнила его и потом, в дни и месяцы своих скитаний. Воспоминания о прочитанном щекотали нервы, вызывали на сравнения с собственным поведением, возбуждали похотливые желания. Теперь ей захотелось снова, если не перечитать, то хотя бы полистать книгу Келлера. С сожалением Флора покинула комнату Виктора и заглянула в комнату Бена. И какая радость: на диване лежал роман 'Что-то случилось'. Она схватила его и быстро ушла к себе. Незадолго до того, как уйти из дома, она прочитала эту книгу. Раньше ее читал Виктор, читал сосредоточенно, серьезно. Она как-то застала его за чтением, хотела о чем-то поговорить, а он впервые нетерпеливо отмахнулся: видно было, что парень увлекся романом. Тогда она полюбопытствовала:
- О чем книга?
- Об одной семье, и вообще… - нехотя отозвался Виктор, продолжая читать.
- Я хочу прочитать эту книгу.
- После меня. Только она не для тебя. Тебе не понравится.
- Почему ты думаешь?
- Скучная, потому что серьезная.
- По-твоему, я несерьезная, легкомысленная девчонка.
- Я этого не сказал.
- А я люблю серьезное. Я хочу, чтоб все было серьезное, - с вызовом сказала она, точно хотела утвердить себя.
Роман Джозефа Келлера она тогда же прочитала скорее назло Виктору и не была от него в восторге. Ей нравились отдельные, живо схваченные бытовые сценки. Психоанализ ее не интересовал, и она пропускала целые страницы и даже главы. О Келлере она вспомнила потом, скитаясь по странам Европы со своими приятелями, вспомнила случайно, в минуты горестных раздумий, предаваясь самоанализу, и находила нечто знакомое в характере дочери главного героя романа.
Теперь, войдя с книгой в руках в свою комнату, она легла на постель и, включив у изголовья свет, начала листать. На полях некоторых страниц кричаще выступали прочерки, сделанные толстым синим фломастером. Отдельные абзацы были жирно обведены. Она сразу узнала манеру Бена: это он отмечал заинтересовавшие его места. Решила перечитать роман, но пометки на полях и подчеркнутые строки интриговали, и она начала листать страницы, читая лишь помеченное. Было любопытно, что же привлекло внимание Бена.
Интерес Бена не оставлял сомнений. Ее же чувств прочитанное нисколько не задевало, лишь вызывало в памяти минувшее, которое хотелось забыть. Сексуальное раскрепощение прошло через нее как низкопробный спиртной суррогат со всеми тошнотворными последствиями горького похмелья.
В прихожей послышались разговоры - кто-то приехал. Похоже, что Виктор, его голос. Ей хотелось выйти, встретить его, но она поборола в себе это желание, знала - сам зайдет. И Виктор действительно зашел к ней через четверть часа.
Флора по-прежнему лежала с книгой в руках и, когда вошел Виктор, спустила на пол босые ноги и поправила халатик, соблазнительно обнаживший ее острые коленки. Она обрадованно улыбнулась и спросила, что нового в городе, спросила просто так, без определенного интереса. Виктор это понимал и ответил тоже неопределенно:
- Холодно. Ты превосходно выглядишь, дитя мое, - прибавил он заранее приготовленные слова. Она не ответила, и он продолжал, садясь в низкое кресло напротив Флоры: - А я, поверишь, скучал тут без тебя. Как-то не хватало мне тебя.
- Мне тоже, - тихо отозвалась Флора, и голос ее звучал искренне и нежно.
- У тебя были твои приятели.
- У тебя тоже были приятельницы.
- Они мне не могли заменить тебя.
- Что так?
- С ними скучно.
- Не припомню, чтоб ты веселился со мной.
- С тобой интересно. А с ними говорить не о чем, с ними можно только забавляться.
- Значит, они забавные? В наш век это уж не так плохо.
- Я имел в виду не те забавы, о которых ты говоришь, - уточнил Виктор - и сразу, без перехода: - Читаешь Келлера?
- Так, смотрю и вспоминаю. Тут пометки Бена. Он, видно, активно забавляется и не скучает, в отличие от тебя.
- Его на все хватает, на всевозможные забавы. Вчера он затащил меня на заседание в ООН.
- И ты там скучал?
- Представь себе, было чертовски весело.
- Даже? Что тебя там развеселило?
- Сионизм приравняли к расизму и расовой дискриминации. Большинством голосов.
- Это хорошо или плохо? - наивно спросила Флора.
- Бен взбешен. Он объявил войну всем, кто проголосовал за резолюцию, осуждающую сионизм.
- Это неинтересно. Расскажи лучше, чем ты занимался все эти долгие-предолгие месяцы?
- Все тем же. - Виктор смотрел на племянницу пристально, и в его взгляде было что-то интригующее.
- У тебя появились новые увлечения? - словно отвечая на его взгляд, спросила Флора.
- Пожалуй, нет. Ничего интересного. Они все поразительно похожи, точно сошедшие с одного конвейера.
- И ты до сих пор не нашел ничего достойного твоего внимания?
- Мне кажется, что это вообще невозможно. По крайней мере, у нас, в Штатах.
- В Европе то же самое, - с грустью ответила Флора, и печальный вздох помимо воли вырвался из ее груди. Прибавила: - Ложь, лицемерие, эгоизм. Свобода! - невесело усмехнулась она. - Для кого? Мы были свободны, так мы считали. Свободны и независимы, пока у нас водились деньги. Свободны в любви. Любовь мы сделали своим знаменем и хотели пронести ее по всему миру, размахивали им перед лицом всего человечества и кричали: 'Любите друг друга!' Человечество нас не поняло и отвечало презрением или в лучшем случае выражало сострадание, нас жалели. И в общем-то были правы: то, что мы называли любовью, в действительности был обыкновенный секс, как у Келлера. - Она кивнула на книгу.
- У тебя был мальчик?
- Был. Бесхребетный, бесхарактерный мечтатель. Сначала он мне нравился своей нежностью и
