ресницами глаза, задумался. Избежать могил неизвестных солдат невозможно, когда ежедневно гибнут сотни и тысячи людей, когда трупы многих остаются на территории, занятой врагом. Ничего, придет время - воздвигнут памятники. Макаров прав. Думы Полосухина спугнул зуммер полевого телефона. Он вздрогнул и снова отпил глоток чаю.
- А может, чего покрепче? - предложил Глеб.
- Нет-нет, - решительно отмахнулся комдив. - И вам не советую. Нам надо постоянно иметь свежую голову.
Взявший телефонную трубку Судоплатов сообщил:
- Вас просят, товарищ полковник…
Полосухин сказал в телефон только два слова:
Хорошо, еду. - Положив трубку, обеспокоенно молвил: - Командарм вызывает. За чай спасибо. А теперь хочу обратить ваше внимание, товарищи: держаться до последнего снаряда. Будьте готовы к самому трудному. Возможно, это будет решающий бой. Особое внимание на левый фланг.
- Нам бы пехотного прикрытия немножко, хотя бы роту, - попросил Судоплатов.
Полосухин отрицательно покачал головой.
- Обойдемся, - сказал Глеб. - Пока что мы вроде бы во втором эшелоне. А там видно будет.
- Да, там видно будет - утро вечера мудреней. - Полосухин протянул на прощание горячую руку.
Командарм встретил комдива гневным вопросом:
- Почему оставили Шевардино? Кто позволил?
- Не смогли, товарищ генерал, - негромко, ровным голосом ответил Полосухин.
- Вы не смогли. Почему? Почему другие могут, а вы не смогли? Я спрашиваю вас, почему отошла пехота?! - Лицо командарма побагровело, голос срывался. Он смотрел на комдива снизу вверх, щуря маленькие острые глаза. Полосухин молчал. Он не хотел искать или придумывать какие-то причины для оправдания. Причина была одна, главная - не хватило сил. Поэтому оставили и Смоленск, и Вязьму, и сотни других населенных пунктов… А командарм сверлит душу тяжким и острым вопросом: - Ты что же, хочешь пропустить немца в Москву?
- Нет, я этого не хочу, товарищ командарм.
- Не хочешь? Тогда атакуй, немедленно верни Шевардино. Тебе известно, что лучший вид обороны - наступление? Немцы боятся наших контратак и не выдерживают. Артемки - вот тебе наглядный пример!
Полосухин все это знал и понимал. Знал он и то, что сегодня немцы снова заняли Артемки. Он приказал Воробьеву и Корепанову на рассвете штурмовать, в сущности, уже не существующую деревню и весь свой резерв уже бросил туда, на левый фланг. Он может отдать приказ выбить эсэсовцев из Шевардино, может даже сам пойти во главе батальона, погибнуть в атаке, как погиб комиссар Гоголев, но, будет ли достигнут успех, он не уверен. И в то же время он понимал правоту командарма: надо драться за каждый метр земли - позади Москва. И он повторил приказ:
- Есть, выбить немцев из Шевардино!..
Наступила напряженная пауза. Лелюшенко отошел от комдива в сторону и опустил голову, приблизился к столу, на котором была разостлана карта. Но не на карту он смотрел: и без карты знал хорошо весь этот участок, каждую рощицу и поляну. Он хотел остыть. И в этой тишине прозвучал спокойный голос комдива:
- Разрешите выполнять, товарищ командарм?
Лелюшенко вскинул на Полосухина быстрый взгляд:
- Чем будешь выбивать?
- Батальоном при поддержке сорокапяток. Больше у меня ничего нет.
- У меня тоже, - буркнул Лелюшенко, но уже совсем не сердито. Он так же легко отходил, как и вспылял. И вдруг уже совсем мягким, доброжелательным тоном: - Вот что, Виктор Ивановичу пушки сопровождения - это хорошо, это правильно. И атаковать надо не в лоб, а с флангов. А перед атакой я их залпом 'катюш' накрою. Тут вы на них и набрасывайтесь, пока не успели опомниться. А теперь иди. Но впредь смотри - ни одного рубежа без приказа не оставлять. И почаще контратакуйте, не давайте им спуску. - Он еще подумал, заговорил, размышляя вслух: - Да, ведь там танки и батальон эсэсовцев. А на подходе моторизованный и армейский корпуса. Надо поспешить. Пожалуй, без поддержки танков… рискованно. А?
- Да, танки б выручили, - согласился Полосухин, зная, что у командарма в резерве есть танковая бригада.
- Ну вот что, комдив, - решительно сказал Лелюшенко, - даю тебе еще роту танков. У Орленко возьмешь. Но чтоб к рассвету Шевардино было у нас. Понял?
- Есть, товарищ командующий, все понятно.
- О начале атаки доложишь, чтобы я мог тебя 'катюшами' поддержать. И действуй, не теряй минут.
Прохладное морозное утро 16 октября на Бородинском поле оповестили не восход солнца, не алая заря на востоке, а темная стая 'хейнкелей', с угрожающим ревом плывущих с запада. Они шли тремя волнами с дьявольской самоуверенностью в своей неуязвимости, не обращая внимания на торопливую скороговорку зениток и крупнокалиберных пулеметов. Освещенные еще не взошедшим солнцем, они с наглым вызовом слегка покачивались, точно нежась, купались в первых, только им доступных розовых лучах. Казалось, они насмехаются над белесыми хлопками разрывов, что лопаются и тают, как дым папиросы, над ними в голубом просторе холодного неба. Но их форсу хватило ненадолго. Когда головная группа пересекла линию Шевардино, одновременно от прямого попадания снаряда один 'хейнкель' взорвался в воздухе в мелкие щепки, а второй вслед за ним, волоча темный, подрумяненный солнцем хвост, кувыркаясь, упал в лесок, что между железной дорогой и Багратионовыми флешами. Ночью в этот лесок с юго-западной стороны, перейдя железную дорогу, прорвалось несколько немецких танков. Они затаились с выключенными моторами, выжидая момент, чтоб сделать молниеносный прыжок на Багратионовы флеши с последующим выходом в тыл Полосухину. А пока что они сторожили узкий коридор вдоль железной дороги, который разрубил надвое оборону 32-й дивизии. К ним-то и угодил сбитый зенитками ас из 2-го воздушного флота.
Фельдмаршал Кессельринг заверил Бока, что в эти решающие дни битвы за Москву вверенный ему 2 -й воздушный флот камня на камне не оставит от обороны русских, после чего танкам Гёпнера и пехоте Клюге останется лишь добить раненых и взять в плен уцелевших.
Дружный и довольно меткий огонь зениток нарушил строй самолётов, а с ним и планы хвастливого воздушного фельдмаршала. 'Хейнкели' поспешили избавиться от опасного груза, их штурманы не очень-то заботились о целях: несколько бомб упало на деревню Шевардино, занятую батальоном СС. Головорезам Гиммлера совсем не понравилась 'неуместная шутка' Геринга. Они-то ожидали танков и минометов, чтобы в начале нового дня срезать Шевардинский редут вместе с окопавшимися на нем невероятно живучими артиллеристами. Они ждали, что сотни бомб упадут на курган и вместе с орудиями разнесут и маячащий на нем обелиск, и еще многого они ожидали в это утро. Но когда в небе появились эскадрильи наших 'ястребков', 'хейнкели', очевидно крепко запомнив предыдущий воздушный бой над Бородинским полем, сочли за благоразумие повернуть.
Атака на Шевардино была назначена на 7.00 - как раз перед восходом солнца, - раньше не успели. На исходные позиции вышли затемно. Залегли на снегу, прикрывшись за косогором ручья. Кое-как нагребли каждый у себя под носом неглубокого сыпучего снежка, получился снежный валик, в сущности, бесполезный - от пуль не защитит, больше для самоуспокоения. Ночью ефрейтор Павел Голубев, мрачный, грубоватый и самоуверенный медведь, вместе с бойцом Андреем Ананьиным, вислоухим, разболтанным, но отчаянным парнем, ходили в разведку. Пробрались почти в самую деревню не со стороны редута, а с противоположной, северной. По берегу речушки шли, прикрываясь мелким кустарником и косогором. Ананьин впереди, суетливый, нескладный и взбалмошный, но совершенно лишенный чувства страха; за ним сутулый Голубев двигался тяжело и осторожно. Думал про себя: 'С этим малахольным угодим прямо в лапы эсэсовцев. Идет как у себя дома - никакой предосторожности'.
Через Шевардино пробегает разбитая дорога из Уваровки на Семеновское. У самой деревни через промерзший ручей - небольшой мосточек, по которому шли в белых маскировочных халатах Голубев и Ананьин. Они залезли под мост, присев на корточки, прислушались. В деревне слышалась немецкая речь,
