Бринкнула резко гитара, и голос Мусы прогнусавил:
Вылезший из-за стола поэт пьяно орал:
- Я - талант. Я - гений! А гению все дозволено. Законы? Они не для меня. Я призван изменять законы. Я сам законодатель. Что вы мне цитируете богов, когда я сам бог. Вы цитируйте меня!..
Девчонки визжали в восторге. Лада настороженно молчала. Что-то не совсем ясное боролось в ее сознании, и борьба эта заслонила неприятное чувство и тревогу.
- Чтобы быть законодателем, надо иметь имя, - холодно-иронически бросил Братишка.
- Имя? - Воздвиженский тряхнул головой и величественно прикрыл глаза. - Мы сами создаем себе имена… Талантом своим.
- Ну это не совсем так, - авторитетно осадил его Макс, улыбнувшись Ладе. - Имена нам создают друзья и враги.
- А у тебя их нет. Ха-ха-ха! - громко расхохотался Мухтасипов. - Ни друзей, ни врагов.
Воздвиженского точно ушатом ледяной воды окатили. Девичье лицо его округлилось, вздулось вдруг побледневшими щеками, влажные глаза застыли, уставившись на Мухтасипова, а сухой, приглушенный голос продребезжал:
- У меня нет врагов и друзей? Это как понимать?
- Буквально, - мрачно ответил Мухтасипов, оскалив белые ровные зубы. - Кто, назови, кто твой враг?
- Мой враг номер один - скульптор Климов.
- Не знаю такого, - мотнул маленькой головой Мухтасипов. - Впрочем, пойди набей ему морду. Я разрешаю.
- Он мой идейный враг! - не принимая шутки, кричал поэт.
- У тебя есть идеи? - ввернул Мухтасипов. - Вот не думал.
- Ты мразь, ничтожество, амеба! - не найдя других аргументов, вскричал поэт, обретая снова голос. - А ты, ты? Кто ты такой? Почему ты здесь?
- Отвечаю на твои вопросы, - с прежней ленцой и безразличием прогнусавил Мухтасипов. - Первый вопрос. Ответ. Я не поэт. Второй вопрос. Я здесь встречаю Новый год. Удовлетворен?
- Да хватит вам!
- Бросьте!
- Будьте мужчинами! - закричали сразу несколько голосов.
Скучно, старухи, - вдруг призналась Лика, задумчиво разглядывая фужер с золотистым вином. - Хоть бы подрались из-за меня. Или поскорее женился бы кто-нибудь. Так хочется погулять на свадьбе, кричать 'горько' и смотреть, как целуются.
- Подумаешь, удовольствие - глядеть, как целуются другие по приказу пьяной толпы. Я предпочитаю целоваться без свидетелей, - сказал Радик Грош.
- Крошка Лика хочет замуж, - заметил Илья Семенов.
- Естественное желание в ее возрасте, - отозвался Макс, вызвав недовольную гримасу сестры.
- Перестань, шуткам есть предел.
- В наше время, Кларик, пределов нет и быть не может, - ответил Макс.
- Дин, почему ты не женишься? - продолжала хандрить Лика, поводя томными глазками. - Поцелуй меня, Дин. Ты умница и талант. - Она хотела вызвать ревность у поэта.
- А ты мне не нравишься, - грубо ответил Братишка, - потому что ты набитая дура.
'Какой парень!' - с восхищением подумала о нем Лада. Нет, этот капитан Дин ей определенно нравился.
- И хамству тоже нет предела, - заметил поэт и тут же получил как награду долгий презрительный взгляд Братишки.
Воздвиженский заходил по комнате, искоса поглядывая то на Мухтасипова, то на Макса: он был недоволен, что так быстро погасили их стычку с Ходом. И Макс тоже хорош: за каким чертом подсунул реплику о друзьях и врагах? 'Как глупо: имена создают враги. Что он этим хотел сказать?' Не выдержал, спросил, хмуро обращаясь к драматургу:
- Значит, враги создали тебе известность? Тебе, Радику, Илье, ну и… мне?
- Дорогой мой, - Макс снисходительно вздохнул, - говоря откровенно, теперь нам известность создают не здесь, а за рубежом наши друзья-прогрессисты. Радику, Илье, мне и тебе в том числе. Нас там переводят, нас туда приглашают, нас рекламируют. Оттуда наша слава приходит на родину. Парадокс, как и все в этом скучном мире. Но прелестно, 'как всякий парадокс.
- В твоих стихах, Артур, нет философии, - продолжал Братишка. Ему тоже хотелось подразнить самовлюбленного 'гения'.
- Достаточно, что есть поэзия. Философия - это политика. А где политика - там нет места поэзии. Там лозунг, передовица, плакат, - бросил поэт.
Резко распахнулась дверь, и в комнату ворвалась разрумянившаяся на морозе хозяйка дачи.
- Наталка-Полтавка! - восторженно воскликнул Макс, широко распростерши объятья. - С Новым годом! Как мы рады!
- Ну, рады Или не рады, а я тут, - весело заговорила супруга Поповина. - Вот я, собственной персоной. Прошу любить и жаловать.
Она ловко распахнула и небрежно сбросила с себя норковую шубку, которую тут же подхватил поэт и отнес в прихожую. В дорогом платье-панцире, переливающемся блестками, как рыбья чешуя, она была похожа на соблазнительницу Сирену. Конечно, Наталка понимала, что ее внезапному появлению здесь не обрадуются, и лишний раз убедилась в этом. Быстро в уме посчитала парней и девчат: шесть на шесть. А она - тринадцатая. Чертова дюжина. Как неприятно, тем более под Новый год. Она, разумеется, не предполагала, что будет тринадцатой. Но это все равно не остановило б ее. Она ждала своего возлюбленного в комнате в Серебряном переулке. С ним она хотела встретить этот Новый год, вдвоем. Муса обещал прийти, 'если не помешают какие-либо обстоятельства'.
Каким-то чутьем она догадалась, где может быть ее возлюбленный, взяла такси и приехала. Поздравив с ходу молодежь с Новым годом и по-мужски опрокинув рюмку коньяку, удалилась в свою комнату на второй этаж, взглядом поманив за собой Мусу. Он поднялся к ней через минуту, изображая мертвецки пьяного, погруженного в бездну меланхолии. Она ждала его первого взгляда наедине, а не у всех на виду, где им, естественно, пришлось бы скрывать свои чувства. И он посмотрел на нее, но как? Тоскливо, равнодушно. Не было в этом взгляде ни нежности, ни любви. Ей стало до боли обидно. И когда Муса хотел опуститься на широкую, низкую тахту, сработанную югославскими мебельщиками, Наталка крепко и порывисто обвила руками его шею, щедро осыпав поцелуями, сдобренными горячей слезой и столь же горячими словами:
- Милый… родной… почему так жестоко? Я ждала. Я вся исстрадалась. Встречать с тобой Новый год - это потом весь год с тобой… Ты с кем тут? С этой рыжей? Кто она? Что ты в ней нашел? Цыпленок желторотый. Что она понимает в любви?
- Полуфабрикат, - насмешливо выдавил Муса: ему нравилось это слово. - За ней Дин… Он ее на турбазу на каникулы пригласил.
Мухтасипов говорил правду: Дима Братишка предложил Ладочке поехать с ним на подмосковную турбазу на время школьных каникул.
Началось просто. Димка, играя брелоком с ключами, спросил:
- Ты никогда не была на турбазе?
- Нет, - тихо ответила Лада, наблюдая за музыкальными пальцами Братишки.
