зрелости и золотой медалью отличницы, как впервые робко переступила порог университета.
- Я была - сама мечта и романтика. Комсомолка-активистка, дочь партизанского командира, я смотрела на жизнь так, как смотрели те, кто боролся за революцию, кто сражался с фашистами. Я была такой, которых теперь называют 'ортодоксами'. Словом, я была патриоткой. И вдруг в университете я узнаю, что это старо, несовременно, что я - глухая провинция, у молодежи теперь новые веяния и новые идеалы. Так говорили не только многие из студентов, подкатывавшие к университету на папиных машинах, но и некоторые преподаватели: на лекциях, и особенно после, когда мы окружали их в перерыве, задавая откровенные вопросы. Я не хотела быть отсталой, дремучей провинциалкой, старалась стать современной, заставляла себя отказываться от того, чему поклонялась и безраздельно верила. Это было время 'переоценки ценностей', удивительных и странных открытий. Я брала пример с моих столичных коллег - папиных дочек и сынков, которые в моих глазах олицетворяли авангард века. Я зачитывалась 'Юностью', узнала, что Шолохов, Фадеев, Фурманов, Николай Островский - это, мол, памятники, история, к которой не стоит возвращаться.
Как-то в общежитии, сидя у репродуктора, я заслушалась 'Уральской рябинушкой'. Моя соседка по комнате Лика Травкина - теперь она стала московским литератором - с иронией спросила меня: 'И тебе нравится этот примитив?..' - 'Хорошая песня', - ответила я. 'Бедная, - пожалела меня Лика. - В тебе еще живет деревня с балалайкой и частушками. А мы вот не принимаем деревенских песен. Нас они не трогают. Скажешь, это непатриотично? Нас надо за это казнить?' И пошла, и пошла выкладывать себя. Она даже не знала, что 'Уральская рябинушка' не деревенская, а городская песня. 'Тебе, наверное, и 'Аленушка' в Третьяковке нравится? Сидит босая, непричесанная девка у лесного пруда и плачет. А чего плакать, чего строить трагедию? Подумаешь: что случилось? Иванушка изменил? Ну и что - измени ты ему. Или эти так называемые 'Богатыри' - древние бородатые купцы на конях. Позируют. Или 'Дети в грозу'. Художник хотел передать психологию детского страха. А что, получилось? Жалкий лепет. Грозы испугались. Ну и что? Пусть сидят дома. Кому это интересно? Нам, нашему поколению? Зачем? Мы грозы не боимся, мы идем на грозу'. Так перевоспитывала она меня. Правда, я однажды взорвалась и наговорила ей резкостей. Но она выслушала меня и спокойно ответила: 'С такими вкусами, как у тебя, вообще не стоит жить'.
В те годы там, в университете, я узнала, что теперь и любовь тоже новая, свободная, раскрепощенная от условностей и традиций. И люди другие. Так живут на Западе. Мы старались подражать Западу. Во всем. У нас это считалось бороться с последствиями культа. Между прочим, когда я была за рубежом, далеко от Родины, один американский журналист, коллега моего друга, сказал: 'С Россией мы воевать не будем. Русских коммунистов и Советы уничтожим мирным путем. Руками нового советского поколения, которое воспитаем мы. Воспитаем в нашем духе'. - 'Растлите?' - уточнила я. 'Если хотите, да', - ответил он самоуверенно. 'Всю молодежь?' - спросила я. 'Зачем всю? Всю и не нужно. Достаточно студенчества', - сказал он. 'Вы так думаете? По-вашему, какая-то жалкая кучка подонков может уничтожить Советскую власть?' - 'Вы забываете, - уточнил американец, - что у руководства страной будут стоять не те молодые люди, которые работают на заводах и на фермах, а те, которые учатся в университетах'. - 'Вы плохо знаете советский народ', - ответила я, 'Что народ, - ухмыльнулся он. - Народ никогда ничего не решал: за него решают те, кто у власти. А они, как правило, народа не любят, не понимают и часто презирают'.
Меня поражал его откровенный цинизм и то, как он разговаривал со мной, словно я была посторонней, чужой советскому народу. Я сказала, что он меряет все на буржуазный аршин. Он возражал, считая меня наивным ребенком, похвастался своим знанием СССР, где он дважды бывал.
Разговор этот происходил в Австрии, в Венском лесу, в небольшом ресторанчике. Внизу в сиреневой дымке лежала красавица Вена, а у меня на душе было такое, хоть плачь. Хотелось крикнуть этому подлому американцу прямо в лицо: 'Неправда! Неправда! Вы не знаете Советской власти, нашей страны и нашего народа!' Слова его мне тогда запали глубоко в душу и, быть может, помогли многое понять и разобраться в собственной судьбе.
Она замолчала и, остановившись у скамейки между фонтанами 'Каменный цветок' и 'Дружба народов', рассеянно предложила:
- Посидим?
Роман с готовностью согласился.
- Ну вот, - продолжала Юля, силясь восстановить утерянную нить разговора. - О чем я? Ах да… Университет. Там я узнала вкус вин и коньяков, познакомилась со студентом-иностранцем. Звали его Азиз. Красивый парень. Арабы вообще интересные. Полюбила его. Он был внимателен, нежен. Думаю, что по- своему и он любил меня. Племянник короля небольшого государства, он был избалованный, но не глупый парень. Поженились. Закончив Московский университет, мы уехали в его страну. Экзотическая южная страна, богатая и нищая, трудолюбивый народ, который грабили все, кому не лень. Столица - вполне современный европейский город, с большими магазинами, красивыми зданиями. Особняки в тенистых парках, кинотеатры, клубы. Но все это принадлежало не коренному населению, а европейцам, которые фактически оккупировали страну… Они - владельцы и домов, и особняков, и магазинов, и кинотеатров. В их руках не только финансы и экономика страны. Они захватили и духовную жизнь. Разрушили национальную культуру, перенесли сюда свою, европейскую, чуждую духу народа. Король там полновластный хозяин. Все государственные посты заняты его родственниками. Советники и эксперты - иностранцы, которых народ ненавидит, а король им покровительствует. Особенно ненавидит народ зятя короля - молодого авантюриста, циника и развратника. Сын француженки и араба, до женитьбы на дочери короля он жил во Франции, служил актером в какой-то бродячей труппе, газетным репортером в бульварном листке. Ловкий, изворотливый современный модерн-Растиньяк, растленный до предела, он сумел соблазнить королевскую дочь и, став зятем, сразу получил два министерских портфеля: иностранных дел и культуры. Выписал из Франции бывших своих дружков - всякую мелкотравчатую шваль, заполнил ими свои министерства. И делали они там, что хотели, прежде всего бизнес. Ну и 'развлекались'. Главное действующее лицо в моей истории - королевский зять. Я ему приглянулась. Он об этом прямо сказал мне. А потом Азизу: 'Она будет моей любовницей'. А Азиз не посмел ослушаться:' это грозило расправой. Фактически мой муж продал меня, свою законную жену, продал, подарил или просто уступил деспоту, перед которым все трепетали и заискивали. Я задумала убить королевского зятя и покончить с собой. В лесу на охоте стреляла в него. К сожалению, только ранила. Потом я бросилась в густые заросли тропического леса. Около месяца скиталась в джунглях, пока не встретила Рихарда, австрийского журналиста. Нас познакомил Азиз в первые дни нашего приезда в страну. Рихард помог мне добраться до Австрии.
Юля умолкла и облегченно вздохнула. Теперь Роман знал о ней все. Она думала, что Роман станет расспрашивать ее о подробностях, о муже и Рихарде. А он только сказал:
- Значит, там теперь республика? Народ все же пришел к власти!
- Да как сказать… Обстановка в стране сложная. Монополисты нашли на Западе двух негодяев, полуарабов-полуфранцузов, вроде королевского зятя. Эти два типа прошли специальную подготовку, затем их забросили в королевство, где они стали выдавать себя за коммунистов-патриотов, вести якобы революционную работу. Вскоре их арестовали и судили. Печать об этом трубила, создала им рекламу. Их приговорили к смертной казни, но те же монополии устроили им побег. Так в стране была создана легенда о двух героях-патриотах. Когда свергли короля и установили республику, те двое спешно прибыли из эмиграции и вошли в правительство республики. Так что понимаешь, как там это все сложно. Монополии - это международная организация, имеет свою агентуру по всему свету и прямо или косвенно контролирует правительства многих стран.
Он с восхищением смотрел на молодую женщину, которая благодаря своему жизненному опыту, казалось, была старше его лет на десять.
Из репродукторов звучали мелодии. И вдруг голос диктора:
- Юлия Елисеевна Законникова! Вас ждет муж у Главного входа.
Четко, ясно, громко по всей территории. И снова через несколько секунд:
- Юлия Елисеевна Законникова! Вас ждет муж у Главного входа.
- Юля, тебя, - вздрогнул Роман и поднялся. - Ты ведь Елисеевна?
- Все сходится, только это не меня, - взволнованно отозвалась Юля. И потом, немного смутившись, пояснила: - Никакого мужа у меня нет.
- Ну хорошо, а вдруг? - предложил Роман, видя ее неловкость. - Иди. Иди-иди. Ведь ждет же
