— Так я жду вашего звонка.
— Мы вас разыщем, — ответил полковник.
— Желательно бы не затягивать. Дело в том, что я должен ехать за границу в командировку. Жду визу, — сообщил Гольцер.
— Ничего, спешить некуда. Вернетесь — напишете. Да и с визой в МИДе могут еще проволынить, — сказал комиссар.
И едва за Гольцером закрылась дверь, полковник сказал комиссару:
— О визе проговорился. Сейчас небось ругает себя. Я бы попросил, Владимир Сергеевич, походатайствовать о задержании ему визы. Он меня настораживает.
— Не понимаю, чем он расположил к себе Инофатьева, — как бы рассуждая вслух, заговорил Тихонов. — Особым умом не блещет. Талантом? Ты читал что-нибудь им сочиненное? Нет. И я тоже.
— Наглости в избытке. Хотя перед нами всячески старался не показать ее, — отозвался полковник. Потом, столкнувшись с задумчиво-суровым взглядом комиссара, сказал: — Иванова я ему подбросил нарочно. За Ивановым мы наблюдаем. Важно будет установить, связан ли он с Гольцером. Если да, то вполне вероятно, что Гольцер постарается как можно быстрее встретиться с Ивановым.
— Совсем не обязательно. Опытный преступник не сделает такого шага. С Ивановым он может снестись через третье лицо.
— По опыту знаю, Владимир Сергеевич, в подобных случаях страх оказывается сильней предосторожности.
Комиссар оказался прав: ни Гольцер, ни Иванов не сделали попытки связаться друг с другом ни непосредственно, ни через третье лицо.
Андрей Ясенев уже собрался было пригласить на беседу Лилю — артистку ансамбля «Венера», как вдруг его отвлекла неожиданная мысль: каким образом у Суровцевой оказался рецепт на морфий с поддельной подписью Шустова? Делом о хищении бланков спецрецептов в клинике Семенова занимался другой сотрудник, сидящий в соседней комнате, и Андрей решил с ним поговорить. Оказалось, что хотя следствие еще не закончено, но уже установлено, что бланки рецептов воровала Дина Шахмагонова. Она же подделывала и подпись Василия Алексеевича. Шахмагонова отказалась назвать имена тех, кому она передавала рецепты на морфий. Она утверждала, что занималась этим отнюдь не ради наживы, а из желания оказать услугу несчастным наркоманам. Андрей решил немедленно допросить Дину Шахмагонову, потому что по логике выходило, что раз Шахмагонова дала Суровцевой рецепт, значит, они были близко знакомы. И потом, вполне вероятно, что наркотик Суровцева могла получить у того же самого человека, который снабдил ее рецептом на морфий. Как и на предыдущих допросах, Дина решительно отказывалась назвать имена тех, кого она «облагодетельствовала» рецептами на морфий из соображений, как она выразилась, этического характера. Тогда Андрей сказал, что ее упорство может ей же и повредить.
— Дело в том, что особа, которой вы вручили вот это, — Андрей показал Дине рецепт, изъятый у Суровцевой, в надежде, что она, быть может, каким-то образом узнает его, — обвиняется в крупном уголовном преступлении и на вас падает подозрение о соучастии в этом преступлении.
— Это подозрение мне нетрудно отвести, — спокойно ответила Дина. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. — Я давала рецепты только мужчинам. Так что ни о каких особах не может быть и речи.
— Не очень умный ход, гражданка Шахмагонова, — иронически ухмыльнувшись, заметил Андрей. — Чтобы получить подобное алиби, вам придется назвать имя мужчины, — Андрей сделал ударение на этом слове, пристально глядя в глаза Шахмагоновой, — которому вы передали хотя бы вот этот, только этот рецепт.
Она еще раз взглянула на рецепт, который Андрей держал в руке, нахмурила широкие черные брови и после некоторого раздумья сказала:
— Хорошо, я назову вам имя человека, которому я давала этот рецепт. Наум Гольцер.
Это-то и нужно было Андрею. В душе он порадовался, что так быстро и легко удалось получить, как он полагал, ценное показание. Теперь нужно было как можно быстрей закрепить этот успех, атаковать новыми вопросами.
— Он морфинист, Наум Гольцер? — спросил Андрей.
— Н-не знаю… — не очень твердо ответила Дина.
— Как так? Довольно странно: собираетесь выходить замуж за человека, достаете ему морфий и совершенно не интересуетесь, зачем понадобились наркотики вашему жениху.
Дина была сразу смущена и опрокинута: оказывается, здесь знают о ней больше, чем она предполагала. Вспыхнув румянцем и поведя широкой бровью, она сказала:
— Нет, конечно, он не морфинист, и я в этом уверена. Он просил для кого-то из своих знакомых.
— Для кого именно?
— Ну я не стала задавать ему такого бестактного вопроса. Да он бы и не ответил.
Итак, появился на следственном экране еще один человек — Наум Гольцер. Правда, еще раньше имя его мелькнуло в записной книжке Струнова в связи с подозрением в хищении спецрецептов.
— Гольцер… Гольцер… — вслух думал Юрий Струнов, мельком поглядывая на Андрея Ясенева, который сидел на диване и листал извлеченное из архива дело об убийстве матери Гольцера.
Размышления о Науме Гольцере оттесняли на второй план навязчивую мысль Струнова, что убийство мог совершить Иванов. Он еще не вывел никаких новых гипотез, пока что анализировал, искал, изучал, взвешивал мелкие крупицы фактов, обдумывал отдельные, большей частью разрозненные, штрихи и детали. Мысль его перебил неожиданный вопрос Андрея:
— Ты видел труп матери Гольцера?
Он спросил это, не поднимая головы и не отрывая глаз от папки с материалами и документами следственного дела. Струнов не сразу понял смысл вопроса и ответил не по существу:
— Дело вел Юлий Иващенко…
— Это я вижу, — перебил Андрей. — Но лично ты был на квартире убитой? Вот фотография трупа, заключение медэксперта. Смерть наступила от удара в сердце острым колющим предметом.
— Шило, длинное тонкое шило, сделанное из стального прута велосипедной спицы, — подсказал Струнов. — Помнишь студента Маклярского, убившего водителя такси?
— Смерть Сони Суровцевой тоже наступила от удара в сердце острым колющим предметом, — подняв на Струнова загадочно-удивленный взгляд, сказал Андрей. — Точно, как матери Гольцера, удар прямо в сердце — и мгновенная смерть. Потом уже был распорот живот, инсценировано зверство и садизм. А? Ты ничего здесь не видишь?
Андрей продолжал смотреть на своего коллегу взглядом человека, открывшего новую планету.
— Почерк! Идентичность почерка! — с нескрываемым удивлением воскликнул Струнов. Над округлившимися глазами его затрепетали бесцветные ресницы, а на лбу еще гуще выступил пот. Он достал платок и вытер лицо.
— Конечно, это еще не значит, что и Гольцер и Суровцеву убил один и тот же человек, — так же раздумчиво и с преднамеренным хладнокровием заключил Андрей и после некоторой паузы заметил: — Хотя совпадение слишком настораживающее. Тем более что и в том и в другом случае один и тот же человек, Наум Гольцер, был так или иначе связан с убитой.
Струнов молчал. Он не принадлежал к числу быстровоспламеняющихся натур. Он умел вовремя погасить в себе самую первую, «стихийную», вспышку и подавить эмоции холодным рассудком. Он снова сосредоточился и стал спокойно анализировать то, что для Андрея казалось почти несомненным. Связь Гольцера с Суровцевой? Факт этот еще не установлен, пока лишь есть предположение, что полученный от Шахмагоновой рецепт на морфий Гольцер передал Суровцевой. Далее, Струнов знаком с делом о до сих пор не раскрытом убийстве матери Гольцера, и он не может допустить мысли, что такое зверское, чудовищное преступление в отношении своей матери мог совершить ее сын, цивилизованный человек с высшим образованием, рожденный и воспитанный в самом гуманистическом обществе. Такое не укладывалось в сознании. Вместе с тем любая, даже самая фантастическая, маловероятная версия требует изучения, тщательного исследования. И было бы неверным вообще отмахнуться от выдвинутой Андреем версии.
Телефонный звонок. Начальник уголовного розыска, возвратясь от комиссара, снова пригласил к себе Струнова, подробно рассказал о встрече с Гольцером у комиссара Тихонова. Струнов доложил о своих новых предположениях. Внимательно выслушав его, полковник сказал с особым воодушевлением и
