Глава пятая
Часы над парадным входом на Центральный телеграф показывали ровно восемь, когда Адам Куницкий с синим томиком Энгельса в руке пересекал улицу Горького от проезда МХАТа. На каменных ступеньках темно-серого мрачного здания телеграфа и возле стояло человек десять мужчин и женщин, в напряженном ожидании всматривающихся в поток торопливо идущих людей по слабоосвещенной главной улице столицы. Над Москвой висела плотная стылая туча, из которой редко сыпалась мелкая снежная крупа.
В этот зябкий вечер 17 января 1943 года Адам Куницкий шел на свое первое свидание с неизвестным ему агентом, а возможно, и самим резидентом абвера. С волнением, переходящим в отчаяние, ожидал он этого дня и часа. Он уже смирился с горькой мыслью, что тот таинственный незнакомец, который подойдет к нему и сообщит свой пароль, будет жестоким и безжалостным его господином, которому он, студент МГУ Адам Куницкий, будет беспрекословно повиноваться. А вдруг его повелителем окажется прелестная белокурая девушка, - однажды мелькнула в его взвинченном мозгу курьезная забавная мыслишка. Он пробовал предположить, какое задание могут ему поручить: выкрасть секретные документы, совершить диверсию или террористический акт? Во всяком случае, с ним не станут церемониться, в любое время могут им пожертвовать, послать на бессмысленную смерть, и он не сможет ослушаться, потому что иначе на стол того же Бойченкова или его коллег лягут страшные документы, изобличающие Куницкого в преступлениях, которым нет и никогда не будет оправданий.
Чем ближе подходило роковое семнадцатое число, тем туже взвинчивались его нервы. Он становился задумчивым, мрачным. Последние ночи не мог спать без света. Его преследовали кошмары во сне. А в ночь с шестнадцатого на семнадцатое, уже под утро ему приснилась знакомая картина беловирского тюремного двора. Свирепый фашист, то ли Шлегель, то ли Штейнман, снова вручил ему пистолет и приказал расстрелять прикованных к стене людей. Их было всего двое: мужчина и женщина. Фашист предупредил, что в обойме всего лишь один патрон и этим единственным выстрелом он, Адам Куницкий, должен был поразить обоих беззащитных людей. Не целясь, он стал медленно приближаться к своим жертвам, обдумывая, как можно сразить их одним выстрелом, и когда приблизился к ним, то узнал в мужчине своего отца, а в женщине Ядзю Борецкую. Его охватил ужас. Он стоял и не знал, что делать, а фашист кричал, приказывал стрелять и дико хохотал.
Решение созрело вдруг. Да, он встретится с тем человеком и выдаст его органам Госбезопасности. Он никогда не станет работать во вред СССР, не поднимет руку против страны, которая в трудную годину дала ему приют, образование и все блага жизни.
Куницкий не спеша поднялся по каменным ступеням, мельком осмотрел толпящихся на них людей, взялся за большое медное кольцо массивной двери, вошел в полукруглый вестибюль, неловко осмотрелся в неярком свете, прошел в большой зал, подошел к окошку, купил ненужные ему конверт с маркой и снова вышел на улицу, остановился на ступенях лестницы. Все это заняло две с половиной минуты. Остальные две с половиной минуты решил ждать здесь, не сходя с места. Он почему-то думал, что его повелитель стоит где-то рядом и наблюдает за ним.
Быстрым оценивающим взглядом Куницкий ощупал всех толпящихся перед входом в телеграф. Вот молодой человек в легоньком пальтишке с поднятым воротником и обнаженной головой. В руках завернутая в газету книга. Он не стоит на одном месте ни секунды, полон нетерпения, смотрит по сторонам и нервничает. Дальше - пожилой, солидный, в пальто и меховой шапке, с портфелем в руках и с папиросой в зубах, устремил важный, полный достоинства взор в сторону проезда МХАТа. Должно быть, уверен, что человек, которого он ожидает, должен появиться именно оттуда. Невдалеке девушка с грустным лицом, с зажатой под мышкой сумочкой. Все они не похожи на того, кого ждет Куницкий. А вот тот, с усиками, длинный и тощий, как жердь, с надвинутой на лоб темно-зеленой шляпой, ходит по полукругу парадного и больше смотрит себе под ноги. Раза три он бросил на Куницкого короткий, но, как ему показалось, меткий, стреляющий взгляд. Возможно, он и есть, возможно, оценивает, изучает, не рискует ошибиться. Куницкий выходит ближе к свету фонаря, выставляет вперед книгу, так, чтоб лучше был виден синий цвет переплета. Тощий проходит мимо него, совсем близко, что-то бормоча себе под нос. Похоже, напевает привязавшийся мотив. Скорее всего это он и есть. Нервная дрожь нетерпения пронизывает все тело. Куницкий бросает беглый взгляд на часы: идет последняя минута. Сейчас она истечет, и он может уходить. Одна решающая минута. И тут Куницкий ловит на себе пристальный взгляд невысокого плотного человека в серой кепке. Человек этот наблюдает за ним издали, наблюдает тайной украдкой. И тогда его мозг пронизывает страшная мысль: сотрудник государственной безопасности. За ним следят, его хотят взять с поличным вместе с его шефом.
Куницкий чувствует, как по спине проходит волна холодного пота. Ему хочется бежать отсюда, бежать куда глаза глядят, бежать просто в ночь. Да и по времени он уже может, имеет право уходить. Но что это? Он смотрит на электрические часы. Они остановились, что ли. Четыре минуты девятого. Стрелка не движется. А тот, в кепке, куда-то скрылся, возможно, смешался с толпой или подошел к своему товарищу. А он определенно не один. С улицы Горького направо, на улицу Огарева свернула черная 'эмка' и остановилась как раз напротив телеграфа. Из машины вышел военный. Майор. Широким и решительным шагом он идет прямо на Куницкого. Другой, его товарищ, остался сидеть рядом с шофером. Все, конец - это за ним. Сейчас его возьмут вместе с усатым резидентом и усадят в черную 'эмку'.
Ноги подкосились, внутри что-то оборвалось, все тело сделалось дряблым, чужим. Сопротивляться бессмысленно, да он и не способен к сопротивлению, - воля его парализована. Он чувствует себя беспомощно-одиноким и безоружным.
Но что это? Майор прошел мимо, даже не взглянул на него. Властным толчком открыл тяжелую дубовую дверь и скрылся в вестибюле телеграфа. Стрелка на часах сделала резкий рывок, проглотив пятую минуту. Поджарый усатый мужчина целовал руку даме в элегантной шубке, и затем они вместе направились вниз по улице Горького. Выходит - никакой он не резидент.
Куницкий обмяк. Что-то тяжелое, роковое свалилось с плеч, освободило его. Теперь можно было уходить, спокойно и беспечно. А он не мог сделать первого шага: не хватило сил. Постепенно таяла возле телеграфа толпа ожидающих. К двум военным подошел третий - в штатском, и они ушли в сторону Охотного ряда. Исчез молодой человек с книгой. Нет и девушки с грустным лицом: любопытно - свиделась или ушла не дождавшись? Лишь импозантный, в шапке и с портфелем еще ждет и, кажется, уже теряет самообладание. Закуривает, должно быть, третью папиросу и не стоит монументом на одном месте, нервничает. Ну и пусть ждет. А он, Куницкий, больше не должен ждать, его время истекло.
И Адам Куницкий неторопливо зашагал по улице Огарева в сторону университета. Он все еще не мог прийти в себя и успокоиться. Внезапно охвативший его на ступенях телеграфа страх как будто отхлынул, отступил, но последствия остались: Куницкого трясло, он весь дрожал мелкой зябкой дрожью. Пытался отвлечь себя размышлениями и анализом, - резидент не явился. Почему? Что-то помешало? Или явился, да не подошел на первый раз, а лишь наблюдал со стороны. В самом деле - куда девался тот в серой кепке? Растаял, исчез, улетучился как-то вдруг. А возможно, он не заговорил со мной у телеграфа и сейчас идет по моим пятам, чтоб заговорить в другом, более безлюдном вместе.
Куницкий пошел тише и воровато оглянулся. Сзади, шагах в двадцати, по другой стороне тротуара кто-то шел. Расстояние между ними заметно сокращалось. Куницкий преднамеренно замедлял шаг, а тот, похоже, поторапливался. Улица Огарева коротенькая, вскоре уперлась в улицу Герцена. Здесь Куницкий остановился, не решив еще, куда повернуть - направо, к Никитским воротам, или налево, к Манежу. Повернул направо. А шедший за ним человек пошел налево. Значит, не он.
И долго еще в тот вечер не возвращался Куницкий в общежитие. От Никитских ворот пошел бульваром к Арбату. В кинотеатре 'Художественный' крутили старый фильм 'Мы из Кронштадта'. Решил посмотреть. У кассы толпилась очередь, и Куницкий раздумал. Постояв немного у сгорбленного под тяжестью неразрешимых житейских проблем бронзового Гоголя, он побрел дальше, вниз, к Кропоткинской. Спустился в метро на станцию, которая в то время носила название 'Дворец Советов', и проехал до станции, называвшейся тогда 'Охотным рядом'. Возвращаясь пешком в общежитие, думал о Ядзе, которая теперь также училась на биофаке МГУ. После того вечера в гостинице, когда была выпита бутылка портвейна, он затаил на нее обиду за 'неблагодарность', встречался всего раза два, и то случайно,
