что несколько удивило Ядзю. Последнее время Михаилу Петровичу недоставало выдержки и спокойствия. Это замечали все сотрудники института, гадали, судачили между собой: что-то случилось с директором. Стал рассеянный, раздражительный до грубости, чего прежде за ним не замечалось. Никто, разумеется, не знал, что однажды их директор в шофере такси узнал своего однополчанина Тихона Морозова и эта встреча нарушила его равновесие и душевный покой.
Ядзя подняла вопросительный взгляд на Куницкого, но тот не ответил; сидел по-прежнему какой-то отрешенный, углубившись совсем в иные сферы, словно то, о чем шла сейчас речь, его интересовало не больше, чем прошлогодний снег. Ядзя посмотрела на Валярчука: не ради журнала же он пригласил их. И директор правильно понял ее взгляд.
Положив журнал на письменный стол и приняв серьезный деловой вид, он сказал:
- Я только что из министерства. Состоялся разговор на самом высоком уровне. На наш институт, и в частности, на вас, Ядвига Стефановна, и на тебя, Адам Иосифович, возлагаются большие надежды. Нас торопят, и это естественно. Мы работаем над серьезной проблемой. Она касается всех людей. Как говорится в народе - старость не радость. Одним словом, друзья, я доложил руководству министерства, что ученые нашего института вышли на подступы, то есть вплотную подошли к решению этой проблемы века.
В характере Валярчука было что-то от юриста, он любил блеснуть красноречием и часто увлекался. Эту слабость его знали и Куницкий и Ядзя.
И неизвестно, сколько б еще продолжалось 'вступительное слово' Михаила Петровича, если б не реплика Куницкого:
- Поспешить - людей насмешить.
Валярчук посмотрел на Куницкого укоризненно и осуждающе и, не найдясь, перевел взгляд на Ядзю, словно ища в ней поддержки. Но Ядзя разделяла реплику заведующего лабораторией, заметила с присущей ей прямотой и откровенностью:
- Я не знаю, Михаил Петрович, кто у нас вышел на подступы, но что касается меня, то подступов, о которых вы доложили министерству, я не вижу. Все очень сложно. Мы имеем дело с орешком, который требует не только усилий, но терпения и времени. Пока что результаты наших экспериментов я не в состоянии считать удовлетворительными или хотя бы обнадеживающими.
От таких слов Ядзи глаза Валярчука недоуменно расширились, а приоткрытый рот так и застыл, точно он хотел что-то сказать, а нужных слов не находилось. Куницкий сморщил пренебрежительную гримасу и, ни на кого не глядя, проворчал что-то непонятное. Непонятно было, кому он возражает - директору или старшему научному сотруднику.
- Но ведь мне Адам Иосифович доложил, что свинка, которой впрыснули вакцину, так сказать, помолодела. Я тебя правильно понял, Адам Иосифович?
- Да, но пока что это единичный случай, - ответил Куницкий, и его скользящий равнодушный взгляд прошелся по Ядзе.
- Дело в том, - снова заговорила Ядзя, - что эта свинка была нездорова. Когда же впрыскивали ей вакцину, она выздоровела.
- Ну и что ж! - воскликнул Валярчук. - Надо продолжать эксперименты, думать, искать.
- Продолжаем, думаем, ищем, - вполголоса обронила Ядзя. Она отлично понимала, что, увлекшись административной и общественной деятельностью, Валярчук потерял интерес к непосредственно научным исследованиям, то призвание ученого-исследователя, избытком которого он и прежде не страдал.
- По-моему, не там ищешь, уважаемая коллега, - с наигранной учтивостью заговорил Куницкий и поднял на Ядзю долгий померкший взгляд. Серое лицо его хранило следы усталости и внутренней тревоги, которая отражалась и в блеклых холодных глазах. Затем он взглянул на Валярчука и пояснил свою мысль: - Ядвига Стефановна переоценивает роль иммунологии в борьбе со старением. В принципе, никто не отрицает положительной и в отдельных случаях эффективной роли защитной системы организма в борьбе с некоторыми болезнями. Это элементарно. Но преждевременная старость - совершенно особый вид недуга, механизм его действия все еще остается загадкой. И мы должны все внимание, весь фокус наших исследований направить именно сюда - на нашу вакцину.
- А иммунологию оставить, если я тебя правильно поняла?
- Если она бесперспективна, то да, - ответил Куницкий и сам почувствовал неубедительность своего ответа, добавил: - Или же на время отложить, чтобы не распылять усилия.
- Я не считаю иммунологию бесперспективной. Напротив, - решительно и твердо сказала Ядзя, с укором посмотрев на Куницкого, и затем, уже в сторону Валярчука, продолжала: - И даже Адам Иосифович, думаю, не станет отрицать, что иммунологическая система участвует в борьбе. Но как, каков ее механизм, мы не знаем. Почему один организм успешно борется с болезнями, ведущими к преждевременной старости и одряхлению организма, - то, что частые болезни старят человека, ускоряют этот процесс, изнашивают организм - это, несомненно, и для меня бесспорно - и побеждает, а другой - нет? Замечено, что, например, нарушение функции вилочковой железы лишает организм способности сопротивляться. Как заставить организм бороться с атаками старости, как усилить и активизировать его защитную систему - вот проблема, над которой, я считаю, мы должны работать. И путь этот не бесперспективен, Адам Иосифович, нет. Сложный, трудный, длительный - да!
Она говорила деловито и в то же время резко и решительно.
Все, что она сказала, для Куницкого не было ни новым, ни неожиданным: между Ядзей и Куницким на эту тему уже не однажды возникали споры, и довольно резкие. Поэтому сейчас она хотела внести ясность для директора института, разъяснить свою позицию и позицию заведующего лабораторией. В то же время оба оппонента понимали, нутром чувствовали, что для Валярчука сейчас не имеет значения их спор, - он ждет положительных результатов, он, возможно, похвастался в министерстве о предполагаемом открытии, а затем, не желая отступать, связал себя необдуманным и нереальным обещанием. Так оно и было.
Выслушав Ядзю, Валярчук вопросительно посмотрел на Куницкого, ожидая от него каких-то обнадеживающих или утешительных слов. Но Куницкий предпочитал угрюмо молчать, натянув на себя маску неуязвимой независимости. Лишь толстые губы его постепенно кривились в ухмылке.
- Хорошо, все, что вы сказали, - хорошо и приемлемо, - вразумляя и как бы подводя итоги этой краткой беседы, заговорил Валярчук. - Вы оба правы. Оба - понимаете? И оба получили Сталинские премии. За что?.. Это вы понимаете? За результаты научных исследований, которые лишь открыли завесу к главной проблеме, подвели к открытию, которое может потрясти человечество. Значит, и премию надо рассматривать как аванс. Вы меня поняли? Как аванс, - повторил он и встал, выпрямился, опустив руки по швам, как солдат по команде 'смирно', и продолжая наставительно: - Надо поторапливаться. Опыты, опыты и еще раз опыты. Если нужна помощь дирекции, - говорите, мы сделаем все, что в нашей власти и возможностях. В чем вы нуждаетесь, чего вам не хватает?
- Времени не хватает. А нуждаемся в вашем терпении, - без вызова, с изящной непринужденностью ответила Ядзя и тоже встала, прямая, решительная, сосредоточенная. Ее лучистые ясные глаза смело, без угодливости встретились с начальническим холодным взглядом Валярчука, считавшего своей обязанностью и долгом говорить последнее слово. И он сказал:
- Мое терпение зависит от терпения министра и от ваших успехов. А время поищите. В сутках двадцать четыре часа. И все в вашем распоряжении. Я вас больше не задерживаю.
Ядзя ушла, ничего не сказав. Нервозность Валярчука и холодная отчужденность, граничащая с равнодушием, Куницкого наводили на размышление и оставляли неприятный осадок.
На другой день, идя на работу, Куницкий позвонил по указанному Савичем номеру телефона и на условном языке сообщил, что все в порядке, задание выполнено. В институте появился на несколько часов, сказав секретарше Валярчука, что он плохо себя чувствует, ушел разыскивать Тихона Морозова. Вчерашние беспечность, восторг и блаженство улетучились, и к нему снова вернулась тревога и страх. Ко всему этому примешался еще неприятный осадок, похожий на угрызение совести перед Валярчуками. 'Все это подло, мерзко, но такова жизнь, - рассуждал он по пути к Морозову. - У меня нет другого выхода. В конце концов, я совершаю подлость в отношении подлеца. Чем Валярчук лучше меня? Изменил присяге, предал товарища, сочинил себе биографию, обманул и на обмане выдвинулся. Имя и фамилию поменял. Жулик, карьерист, авантюрист. И к премии-то не имеет никакого отношения: работали мы с Ядзей, а он присосался, как пиявка. И карьеру ему сделала Муза. Ей он всем обязан. Музу, конечно, жалко. Если с Валярчуком что-то случится… ей и Елизавета Ильинична не поможет. Уехать бы вместе с Музой на Запад…'