Морозова Куницкий застал дома. Дверь открыл Дениска, черноголовый худенький мальчишка с внимательными глазами-вишенками. Куницкий вошел в комнату Морозова смело, уверенно, с приветливой улыбкой сказал:
- Здравствуйте, Тихон Кириллович. Будем знакомы: майор государственной безопасности Кузьмичев Павел Платонович, - и протянул Морозову руку. Потом, обратясь к мальчонке: - А это - Денис Тихонович, если я не ошибаюсь?
- Не ошибаетесь, - ответил Тихон и предложил гостю раздеться. Но Куницкий сказал, что он ненадолго, у него всего несколько щепетильных вопросов, и перевел многозначительный взгляд на Дениса. Тихон понял этот взгляд и сказал:
- Иди, сынок, погуляй немного, а мы тут с Павлом Платоновичем поговорим.
Дениска вышел молча, послушно, не проявляя недовольства: надо так надо. Куницкий умел произвести впечатление и, опасаясь, чтоб Морозов не потребовал у него документов, заговорил сразу любезно и вежливо:
- Я по поводу Револьда Мелкова, или, как он сейчас называется, - Михаил Валярчук.
Морозов понимающе кивнул, - он решил, что это Слугарев направил к нему сотрудника госбезопасности. Спросил:
- Ну что, нашли его?
- Вы кого имеете в виду? - осторожно, чтобы не попасть впросак, поинтересовался Куницкий.
- Револьда или как там он по-теперешнему?
- В известном смысле - да, - быстро соображая, ответил Куницкий и для большей убедительности прибавил: - А куда денется. Не иголка в стоге сена, человек. Не таких находим. Пожалуйста, расскажите поподробней, когда и как вы с ним познакомились и последующие события.
- Так ведь я уже рассказывал вашему товарищу - Ивану Николаевичу.
'Вот первая неожиданность, - мелькнула в сознании Куницкого досадная мысль. - Кто такой Иван Николаевич? Знакомое сочетание имени и отчества. Чекист. Но спокойно, не теряться', - приказал себе, а вслух произнес:
- Я это знаю. Но хотел бы от вас услышать сам, коль уж это дело поручили мне. Вы когда с ним разговаривали в последний раз? - Куницкий нарочито сказал это 'с ним', решив пойти на хитрость. И хитрость удалась. Морозов переспросил:
- Со Слугаревым-то?
- С Иваном Николаевичем.
- Давненько. Он обещал мне найти этого Револьда и сообщить. Я все ждал и сам пробовал предпринять розыски, да все впустую. А с Иваном Николаевичем ничего не случилось?
- Ничего. Он был в длительной командировке, потому и не давал о себе знать, - слишком уверенно солгал Куницкий.
- Значит, все-таки нашли Револьда. Не обознался, выходит, я. Кто ж он теперь, в больших начальниках, видно, ходит?
- Да, начальник, профессор, доктор наук, директор, - сказал Куницкий, а сам лихорадочно соображал, как ему поступить: сказать, где работает Валярчук, или не говорить. А пока, чтобы выиграть время и сориентироваться, он повторял свою просьбу: когда, как и при каких обстоятельствах они познакомились и как бывший Револьд совершил преступление.
Морозов рассказывал, но не так подробно, как первый раз Слугареву. Куницкий делал какие-то пометки в блокноте, а сам думал, как убедить Морозова не разоблачать, сохранить до поры до времени прошлое Валярчука. Когда Морозов закончил, Куницкий поблагодарил его все с той же чрезвычайной любезностью, а потом принял таинственный и особо важный вид, заговорил вполголоса:
- Мне поручено, уважаемый Тихон Кириллович, передать вам просьбу нашего руководства. Бывший Револьд - ныне крупный ученый в области такой болезни, как старение, - солгал Куницкий. - Недавно за научное открытие он получил Сталинскую премию. В настоящее время он усиленно работает и находится накануне огромного открытия, которое даст в руки медицины мощное оружие в борьбе с этой болезнью - старостью. Поэтому сейчас, в настоящий момент было бы неразумно что-либо предпринимать против профессора Валярчука. Вы поймите, Тихон Кириллович, нас правильно: миллионы больных во всем мире ждут спасения. Годами ученые бьются над этой сложной проблемой, и все безуспешно. А вот ему, профессору Валярчуку, кажется, удалось проникнуть в тайну недуга. Имеем ли мы право именно сейчас помешать ему раскрыть эту тайну, разгадать загадку и принести людям исцеление? Мы должны подчинить наши чувства разуму. Вы согласны со мной?
Взгляд у Куницкого теплый, почти молящий, слова убедительные, доходящие до самого сердца.
- Ну, конечно же, конечно, какой разговор, - благосклонно ответил Морозов. - Коли так, то я считаю, что свою вину он искупил. Видано ли - победить старость! Жуткое дело! А он, значит, изобрел лекарство?
- Метод лечения.
- Так-так. Это, что ж, значит, операции будут делать?
- Все еще пока в стадии научного эксперимента. Но есть обнадеживающие перспективы. Я ведь сам не специалист, вы понимаете - у меня несколько иная специальность. - Куницкий дружески улыбнулся притворной доверительной улыбкой, прибавил: - Ну, а потом, как быть дальше с бывшим Револьдом, ныне профессором Михаилом Петровичем Валярчуком, руководство решит. И вас проинформируем. Пока же, как я вам объяснил, беспокоить его нельзя. Дело это государственной важности, о чем я уполномочен вас предупредить. Такова цель нашей встречи.
'Только бы не спросил удостоверения личности', - все время досаждала беспокойная мысль. Нельзя было задерживаться, но и поспешный уход тоже мог вызвать подозрение. Куницкий спросил Морозова о его работе, об успехах Дениски, пожелал всего хорошего и распростился.
От Морозова он вышел с чувством облегчения, хотя тревоги и душевные муки не покидали его, и прежде всего поперек дороги стоял Слугарев. Ведь он может испортить всю его так удачно проведенную инсценировку. Сам Морозов едва ли пойдет к Слугареву, похоже, что у него не возникло никаких сомнений или подозрений. Иное дело - если Слугарев с ним встретится. Что тогда? Поверит ли он, как поверил Морозов, или попытается связаться с несуществующим майором Кузьмичевым Павлом Платоновичем? Не найдя Кузьмичева, Слугарев попытается найти Валярчука Михаила Петровича. И что же - все, что говорил Морозову Кузьмичев, подтвердится: профессор, директор, лауреат, занимается проблемой старения. После этого едва ли станет Слугарев что-то перепроверять. Так рассуждал Куницкий, и в этих его рассуждениях была вполне здравая логика. Куницкому важно было выиграть время. Верил ли он обещаниям и заверениям Савича? Хотел верить. Вместе с тем были и сомнения, - он здраво рассуждал, задавая жестокий вопрос: зачем я им, то есть иностранной разведке, нужен там, на Западе? Я нужен им здесь как ординарный агент, попросту шпион, и они будут меня использовать до конца, а конец у всех шпионов один.
…Шло время. Голубую мартовскую капель сменили апрельские сиреневые зори, оглушаемые трелями дроздов и зябликов, на смену веселому праздничному маю пришел ливневый июнь, а за ним тугой и душный от буйной зелени июль. В тревоге, часто переходящей в страх, жил Куницкий, ожидая и надеясь на благополучный конец. В засушливом августе желанное и, можно сказать, выстраданное в душевных муках свершилось: Адама Иосифовича Куницкого пригласили в Австрию на симпозиум онкологов. Были трогательные проводы на вокзале, во время которых Муза Григорьевна в присутствии Михаила Петровича более чем по-родственному расцеловала Адама Иосифовича, так что его блеклые глаза затянула влажная поволока, а несколько смущенная Муза Григорьевна прослезилась. 'Словно догадывается, что больше не увидимся', - подумал Куницкий, ловя молящий взгляд возлюбленной и чувствуя неловкость перед ее мужем.
Через несколько дней, как раз перед обеденным перерывом, секретарь директора института разыскала Ядзю и сказала, что ее срочно вызывает Михаил Петрович. Ядзя решила, что опять будет торопить, требовать результатов, упрекать, поучать. Надоело. Она приготовилась к активной обороне.
Валярчук, поджидая ее, расхаживал по кабинету. Он был бледен, вид какой-то потерянный, взгляд ошалелый, блуждающий, движения порывистые, неуверенные. Это бросилось Ядзе в глаза с того момента, как она переступила порог директорского кабинета, и все это не предвещало ничего хорошего. Ядзя знала вспыльчивый и неуравновешенный характер Валярчука, его самонадеянный и в то же время
