великий грешник, припадаю к стопам твоим и слезно прошу: останови занесенный над чадами твоими адский топор вселенских преступников, спаси и помилуй род людской и покарай праведной карой человекоподобных двуногих зверей, воровски присвоивших себе титул твоих избранников…'
Пока он шептал свою молитву, сон совершенно улетучился, мысли обрели реальность, и он понял всю нелепость, фарисейство и лицемерие подобной исповеди, в которой он, как закоренелый ханжа, ни единым словом не был искренен даже перед Богом, в которого не верил, но к которому, преследуемый непонятным страхом, инстинктивно обратил свой взор перед тем, как сделать последний шаг в небытие. Сознание своего ханжества вызвало в нем не стыд, не угрызения совести, с которой он никогда не жил в ладах, а чувство раздражения и досады.
Для Макса эта ночь была тоже тревожной. Понедельник обещал быть не просто тяжелым, а зловещим, со многими таинственными загадками, и среди них на первом месте маячила судьба Эдмона, которому, по убеждению Макса, грозила серьезная опасность. Из всех вариантов, которые перебрал в уме Макс, наиболее реальным и обнадеживающим оставался прежний - вручить Эдмону пистолет. Проснулся Макс раньше обычного с ощущением какой-то давящей на все тело и мозг тяжести, словно он только что совершил многокилометровый переход по трудно проходимой местности. Проделав, как всегда, несколько упражнений утренней физзарядки, он схватил полотенце и трусцой побежал на пляж, надеясь сбросить в море неприятную тяжесть. Море дремало в глубоком штиле. Казалось, оно затянуто огромным многокрасочным покрывалом из шелка и атласа, под которым сладко нежилось в утренней истоме под еще не жаркими лучами молодого солнца. Макс с разбега сильным броском прорвал этот дивный покров, сразу же ощутив всем телом бодрящую свежесть. Сделав всего лишь один, да и то недалекий заплыв, он поспешил к дому, чтоб сразу же пойти на встречу к Эдмону. Было всего только восемь часов, но недалеко от своего дома он встретил, непривычно для такого раннего часа, Дикса, который, как догадался Макс, намеренно поджидал его. Во всем его облике чувствовалось какое-то напряжение. Покрасневшие от бессонницы глаза, осунувшееся лицо, нетвердая походка - все это бросалось в глаза, и Макс приготовился к серьезному разговору и просьбе, о которой Дикс случайно намекнул вчера.
- Что-то вы рано, доктор, сегодня, - поздоровавшись, сказал Макс.
- Да ведь и вы - тоже, - парировал Дикс и, взяв Макса под руку, предложил ему маленькую прогулку. Макс приготовился слушать и молчал. Дикс медлил, как бы затрудняясь, с чего начать. Макс терпеливо ждал. Наконец Дикс заговорил глуховатым, каким-то не своим, изменившимся голосом: - Если я не ошибаюсь, у нас с вами сложились добрые отношения, или, говоря языком дипломатов, взаимопонимания и доверия. Не так ли?
Он остановился, отпустил локоть Макса и посмотрел ему в глаза испытующе, как смотрят, когда хотят по глазам собеседника отличить правду от фальши.
- Совершенно верно, доктор, вашим доверием я очень дорожу и стараюсь оправдать его.
- И я ценю вашу искренность и симпатию к моей особе, - глухой скороговоркой промычал Дикс и медленно зашагал дальше, глядя под ноги и увлекая за собой Макса. - Так вот о просьбе… Видите ли, Макс, какое дело. Сегодня я буду проводить эксперимент… Чрезвычайно сложный и опасный. Есть риск, серьезный риск… В связи с этим я прошу вас оказать мне маленькую услугу, совершенно пустячную для вас и важную для меня. - Говорил он с большими паузами, чтобы придать своим словам весомость и значимость, и, наконец, перед тем как высказать конкретно свою просьбу он опять остановился и на минуту умолк. Макс настороженно молчал. - Я прошу вас, после отбытия с Острова Левитжера не заходить в административный корпус в течение ну, скажем, двух часов. - Он помолчал и затем, мельком взглянув на Макса, прибавил: - В целях вашей безопасности.
- А стоит ли вам рисковать?
- Пожалуйста, Макс, не надо вопросов. Сделайте, как я прошу. - Голос его звучал пронзительно. Он остановился. Лицо его выражало страдание и печаль, а глаза сделались темными и холодными. Макса осенила мысль: нельзя ли под предлогом эксперимента задержать Левитжера на Острове, а Эдмона отправить с кем-нибудь другим, с тем же Кочубинским, что ли? Очень мягко он спросил:
- Извините, доктор, если я правильно вас понял, эксперимент будет проведен в отсутствии Левитжера?
- Да, - тихо обронил Дикс. - Об этом знаете только вы и больше никто. Прошу это иметь в виду. Никто кроме нас двоих.
- Хорошо, я вас понял и обещаю исполнить вашу просьбу.
- Вот и отлично. Вы настоящий немец, из тех, на которых можно положиться.
Макс взглянул на часы: нужно было поторопиться на встречу с Эдмоном. Дикс понял, что он спешит, сказал:
- Пожалуйста, Макс, извините, что задержал. - И оба разошлись по своим делам.
Макс забежал домой, чтоб только переодеться и наскоро выпить чашку кофе. Завтракать не хотелось, да и не было времени. Он думал о просьбе Дикса. При всей своей естественной простоте, она показалось ему странной и загадочной, окутанной какой-то тайной, о которой не должны знать его же сотрудники. Так что же получается - они, то есть Кун и Кларсфельд не будут участвовать в эксперименте и даже не будут знать о нем? А как же с их безопасностью? Сегодня рабочий день, и они будут находиться в своих лабораториях. Выходит, он рискует и своей жизнью, и их, и еще Мануэлы, не только без их согласия, но даже не предупредив их об этом. Положим, на Куна и Кларсфельда Диксу наплевать, он их презирает, и за их жизни не даст и ломаного гроша, но Мануэла, во имя чего она должна рисковать?
И снова вопросы, вопросы, и нет на них твердых ответов, чтобы можно было принимать необходимые, единственно правильные, решения и действовать твердо и уверенно.
К Эдмону он зашел один, без Кочубинского, которому приказал проверить готовность вертолета к вылету. Дружеская теплая улыбка Макса вызвала ответную вспышку радости на несколько осунувшемся лице Эдмона. Они опять обнялись лишь на какие-то секунды и сели на жесткие стулья друг против друга.
- Как чувствуешь, как провел день и ночь? - были первые слова Макса, но ответа он не стал ждать и торопливо вполголоса заговорил, то и дело посматривая на входную дверь: - Положение серьезное. Скажи мне коротко, когда 'Черную книгу' ты написал? О чем она?
- Если коротко - о всемирном заговоре сионистов против человечества. Понимаешь, Вальтер… извини, Макс… их точит зуд мирового господства. И поверь мне, они уже многого добились. Я сорвал с них маски, раскрыл методы, подлые, коварные, смесь лицемерия, цинизма и жестокости…
Он не закончил мысль, Макс прервал ее нетерпеливым жестом:
- Понятно, мне все ясно. Так вот, дорогой, сегодня тебе придется иметь дело с одним из них - по фамилии Левитжер. Тип отвратительный, коварный и опасный. Он что-то замышляет против тебя. Он пойдет на все и я, к сожалению, не в силах помешать ему. Единственно чем я могу помочь тебе, так это вот… возьми, может пригодится. Спрячь. - он передал ему пистолет и продолжал: - В обойме семь патронов, пули ядовиты. Это на крайний случай, сам решишь. Но я тебе не давал. В случае чего, придумай версию, плохо, мол, обыскали. Никто не должен заподозрить меня. Что же касается Дикса, я тебе пообещал.
- Да, да, вот я тут написал тебе свой адрес, адрес моей жены Алисии. - Дрожащей, торопливой рукой Эдмон достал клочок бумаги и передал Максу. Тот, не глядя, спрятал в карман, а Эдмон продолжал: - Вчера я успел тебе рассказать о моей встрече в Гаване с Яном Русским, с Иваном Слугаревым, нашим командиром. Он хорошо выглядит и все такой же добрый, очаровательный…
Но Макс опять остановил его предупредительным жестом и заговорил приглушенным голосом:
- Хорошо, Эдмон, у нас мало времени, сюда могут войти, - он имел в виду Кочубинского. - Мне очень жаль, что все сложилось не в нашу пользу. Будем надеяться на лучшее. Я знаю - смелости и решительности тебе не занимать. Мне остается пожелать тебе находчивости, выдержки. - Он подумал: 'Понимает ли Эдмон мое положение?' и добавил: - И благоразумия. Будь проницателен. - Он взглянул на часы, потом поднял на Эдмона глаза, полные дружеского участия и глубокой тоски, и, подавив в себе желание обнять друга военной юности, промолвил: - Удачи тебе. - И быстро ушел, столкнувшись во дворе с Кочубинским.
- Вертолет к вылету готов, - доложил Мариан.