347
348
349
«Нравы этой зоны я начал представлять себе еще до того, как попал туда. В московской тюрьме в камеру, где мы сидели с видным советским руководителем, подсадили „наседку“. Я обратил внимание, что после допросов вновь прибывший с отвращением отворачивается от нашей баланды, и предупредил соседа по камере, который обсуждал с ним, „опытным человеком“, как исключить из своего дела ряд эпизодов по взяткам. Вскоре меня вызвали. Следователь предъявил донос, автором которого был предупрежденный мной человек. В доносе сообщалось, что я мешаю органам проводить оперативную работу, а за бдительность просил наградить ежедневными бутербродами с красной икрой, к которым „его организм привык“. (Передач туда не разрешали.) Строки до сих пор перед глазами: „Этим сигналом я помогаю партии, и пусть партия поможет мне“. Потом мы встретились с ним в лагере. В ответ на мои упреки он рассмеялся: „А ты бы, чудак, меня тоже заложил. Обоих бы и подкормили“. Вообще доносы определяли всю атмосферу этой зоны. До ареста мне приходилось по служебным делам бывать в обычных колониях, доносительство есть и там, конечно, но тайком. По законам зоны это — самое пропащее дело: „козлов“ (так называют доносчиков) бьют, а иногда и убивают. В этой зоне стучат открыто, даже, я бы сказал, с радостью. Быть штатным доносчиком, проверенным лицом „кума“ — престижно. Водятся тут и так называемые „отмороженные козлы“. То есть те, которые сами провоцируют столкновения, неосторожные разговоры и после этого открыто, с воплями бегут к режимнику.
Известный советский правовед профессор Виктор Шевцов, угодивший сюда за взятки, пытался объяснить мне царящую здесь атмосферу: „Тут люди стопроцентно социалистической морали. Что выгодно — то и нравственно. Они на этой морали жизнь строили“. (…) Сами бывшие номенклатурные работники стараются делать все возможное, чтобы попасть именно сюда. Проворовавшийся секретарь райкома мне как-то в порыве откровенности объяснил это так: „Здесь хоть и паскудно, но зато свои. А в других местах — народ“. (…) Помню, поразил меня прежде всего жутчайший интеллектуальный уровень. Ведь формально все они люди с образованием. С детства знаю, что царские тюрьмы университетами были. Здесь, напротив, каждый старался продемонстрировать, что отказался даже от тех смутных представлений о культуре, которые сумел получить за годы карьеры. Похабщина по вечерам была просто звериная, а утром бахвалились, кто сколько хапнул на воле.
Вообще разговоры отличались редким цинизмом. Вспоминали, кто кому что дал за генеральство, кто кого „утопил“. Боюсь, у воров все-таки больше понятий о товариществе…
Сидел у нас один бедолага. Был он начальником спецкомендатуры, и его оговорили. Так он партбилет не сдал, носил его в сапоге. Человек искренне верил в партию. А здесь, насмотревшись на ее видных функционеров, порвал партбилет в клочки. Насколько я знаю, когда его реабилитировали, восстанавливаться в КПСС он отказался» (
350
351
Совершенно секретно. 1996. № 12. С. 27.
352
353
354
355
Здесь отображены события второго, а то и третьего плана; содержится по-своему ценная информация, но она вне тем основных глав книги: организационно-штатные изменения, назначения, повышения в звании, работа спецназа, применение научно-технических новинок, законодательные акты, приказы и другие текущие документы КГБ, командировки, разоблачения вражеской агентуры, аресты,
