абсолютной тишине, в окружении многотысячных трибун, разглядывающих ее облепленную песком и испачканную кровью фигуру в центре арены, на глазах мастера в черном кимоно, реальность которого она только что стерла.
Она тряхнула плечами, и остатки чужих нитей осыпались искрами за ее спиной. Я не буду дергать за твои нити, мастер. Это слишком легко. Это значит принять твою реальность, это значит признать, что в твоей реальности мы – на равных. А это уже не так. Поверь, мастер: это смешно. Смешно, когда крылатый предпочитает ходить по земле, смешно, когда ветер пытается жить в бутылке, смешно, когда свободный примеривает кандалы. Твоя реальность, мастер, это кандалы, хотя тебе этого и не понять. А я живу по другим законам! Я – нигде, я могу позволить себе редкую роскошь – не быть. Мастер, ты хороша, но ты не властна над тем, что я только что поняла.
Какая бесполезная вещь – защитный барьер при боевом трансе! Утомительная и ненужная.
Сова сделала шаг, и песок запел под ее подошвами.
Костлявая лапа на запястье отсчитывала пульс.
Мастер, ты уже проиграла, потому что я встала на ступень выше этой арены, и теперь тебе до меня не дотянуться. Прости, мастер, но я не чувствую вины.
Сова резанула мечом воздух, и реальность распалась на две половинки, как яблоко под ножом. Чужой клинок скользнул, натолкнувшись на невидимый разрыв, и не причинил никакого вреда.
Мастер, ты не боишься смерти, и я не вижу страха в твоих глазах. Ты способна умереть так же хладнокровно, как и убить, но мастер, я не из тех, кто хладнокровно живет, чтобы научиться хладнокровно умирать. Смотри, мастер, здесь есть нечто большее, чем ледяная точность твоих рук, и я вижу то, что не дано видеть тебе.
Сова отразила несколько ударов подряд, успела распознать ложный выпад и отразить атакующий, не поддалась на тщательно спланированный вызов. Твой удар предсказуем, мастер. Я на шаг впереди твоей реальности, но я оторвусь еще больше.
Я желаю ходить по твоей дороге в обе стороны, не спотыкаясь.
Новая атака, новый поворот танца на арене, и Сова вновь не позволила коснуться себя. Прости, мастер, но ты больше не управляешь моей жизнью и не ведешь меня по незнакомому пути. Ты только теперь почувствовала это?
Бой затягивался. Исход, казавшийся таким близким, вдруг отступил, и трибуны заколыхались, как штормовое море. Ставки стремительно менялись, перекупались и перепродавались, кто-то торговался за ее жизнь, кто-то выторговывал ее смерть. Сова смеялась от души, чувствуя волны их надежды и злобы, и следы ее ног на поющем песке вспыхивали и горели тусклым синим пламенем, не заметным никому, кроме нее.
Чужой клинок уже не казался опасным, наоборот, он стал ее партнером по странному танцу теней от прожекторов, подбирался ближе и отступал, как застенчивый поклонник, пытался робко коснуться кожи и не дотягивался до желанной цели. Сову больше не интересовала схватка. Ее забавляли фонтанчики песка, разлетавшиеся из-под сапог. Мир послушно дробился и, как в калейдоскопе, выкладывал перед ней свою бесконечную пестроту сочетаний, связей, возможностей.
Звук гонга застал ее врасплох, как Золушку в разгар бала.
Трибуны потрясенно затихли: правила так кардинально меняются не каждый день. И даже не каждый год.
А что дальше? Сова с неохотой опустила свой меч, только сейчас осознав, что держит его как-то не так, как обычно – одной рукой почти у основания гарды. И отступила назад, недоумевая, почему остановили бой? Ведь оба противника еще живы. Кто изменил правила? Кто посмел вмешаться в ее реальность? Опьяненное сознание не желало расставаться с вдруг обретенной властью, и все внутри протестовало против чужого вмешательства, готовое в любой момент взбунтоваться. Не подчиниться. Нарушить.
Она подняла глаза на правительственную ложу как раз в тот момент, когда с высокого балкона вниз полетела белая перчатка. Самого диктатора по-прежнему не было видно. По трибунам пронесся робкий рокот, будто зрители боялись противоречить воле правителя.
Бой окончен.
Калейдоскоп в последний раз блеснул всеми красками и погас. Сова с досадой вернула себя в привычный неуправляемый мир.
Ну что ж, вы не обманули меня, лорд Тонатоса: один раз почувствовав эту власть, с ней действительно сложно расстаться. Нужно заставить себя добровольно разжать руку, нужно вовремя остановиться, чтобы не заиграться с собственным могуществом до полной потери самоконтроля. Поэтому вы остановили бой? Или потому что даже вам там наверху стало очевидно: я не позволю себя убить?
Она все еще смотрела на правительственную ложу, словно ожидая ответа, когда толпа вдруг в едином порыве напряглась и, ожидая внезапного нападения, Сова резко обернулась. Мир арены послушно рванулся навстречу. Отстранившееся было сознание цепко впилось в него, мгновенно вернув себе утраченный контроль, и эта абсолютная власть на секунду вновь опьянила Сову.
Мастер стояла на коленях в центре арены. Наконечник ее клинка упирался в основание шеи, в ту трогательную ямочку, которую женщины старательно умащивают духами перед первым свиданием. Сова стремительно от вела взгляд. Трибуны ахнули.
Все. Я никогда больше не выйду на этот песок.
Не надо оборачиваться.
Эта реальность закончилась. Оборвалась за спиной.
Эта дорога пройдена туда и обратно, и не должно быть никакого дела до того, кто добровольно дошел до конца. Но оставленная за спиною чужая жизнь сопротивлялась, притягивала к себе, последней прочной нитью, как арканом, опутав Сову, не отпуская, не давая сделать шаг. И хотелось пошарить по телу в поисках этой нити и оборвать. Немедленно. Так стряхивают в брезгливом ужасе забравшегося на одежду паука.
И тут ее взгляд упал на правую руку, по-прежнему сжимавшую любимый меч каким-то странным, непривычным хватом, словно лезвие вдруг стало продолжением ее собственного тела, уродливым наростом мутанта, клешней хищного насекомого.
