Алкар не упомянул о твоем народе. Просто я буду с тобой честным. Ты убил, пусть даже защищаясь. Ты убил пограничников, то есть воинов, граждан Мории.
— Но я тоже имею все права гражданина, — Дуглас с аппетитом проглотил теплую яичницу и кусок поджаренного мяса. Увидев богато накрытый стол для коменданта, парень усомнился в словах о голоде в пункте. Он возразил Квинту, засовывая в рот черничный пирог. — Я родился в Мории и в Рудниках никогда не бывал.
— Я верю тебе, — ответил Квинт. — Но во внимание в первую очередь будут приняты слова уцелевшего пограничника, а также показания Алкара и его людей. Все они подтвердят, что видели трупы морийских солдат, и этого достаточно, чтобы казнить тебя на месте, как участника нечестного побоища.
— Но он убил девушку и украл мою сестру, — опять пробормотал Дуглас.
— Парень, я тебе объясняю, какое решение примет суд в Лемахе. Можешь в этом не сомневаться. И единственное, чем я могу тебе помочь, это продлить последние твои дни. Ты запишешь свой взгляд на произошедшее, а я подпишу эти бумаги. На это у тебя найдется время вечером, а покамест займемся делами текущими. Тебе предстоит пересчитать все припасы, разобраться с долгами, записать урон, нанесенный летней засухой, в результате которой цены на пшеницу взлетели в три раза, и переделать много других неотложных поручений.
Потекли долгие дни, в течение которых Дуглас постоянно следовал за деловым комендантом. Он записывал его замечания о работе в шахтах, жалобы жителей 34-го, высказанные в участливых беседах, воспоминания старика о прежних годах, а также любую мелочь, которую истарец считал достойной внимания, а после обеда Дуглас читал коменданту письма, накопленные за последние месяцы. К вечеру парень валился с ног от усталости, но Квинт отпускал его только после ужина, за которым также следовало помечать на листке удачные остроты хозяина. Через три дня в 34-м закончилась вся бумага, и активная деятельность коменданта и его помощника была временно прекращена.
Дуглас быстро разобрался в порядках, царивших в истарском пункте, и в обычаях, которым следовали его жители. Ссылаемым в Истару преступникам в портах ставили клеймо на плечо, указывавшее на преступление, совершенное на морийской земле. Чаще всего это были драки и кражи, побег от хозяина или отказ от уплаты долга. Клеймо выжигалось раскаленным прутом и навсегда оставалось с человеком, напоминая о том, что он преступил волю богов и закон государя. Ссыльных распределяли между сорока четырьмя пунктами, расположенными на землях Истары. Иногда это происходило по решению судей в городах и дворян-землевладельцев в своих владениях, нередко же по желанию портовых комендантов, которые знали о положении дел в соседних поселениях и отправляли преступников в пункты подобно тому, как лавочник расставляет товар перед покупателем.
Истара связывалась с другими морийскими государствами только через море. На северной границе с дворянскими провинциями, Релией и Далией, непроходимым заслоном вставала Серебряная Стена, возле которой даже не было пограничных пунктов, на востоке у подножия Пелесских гор через каждые две-три лиги располагались заставы, откуда велось наблюдения за окрестностями. Западные и южные просторы страны омывались морскими водами.
Комендант пункта был полноправным хозяином в землях, которые государь выделил ему для управления. Обычно эта должность покупалась или вручалась как награда за военные подвиги служивым людям. Часть дохода, получаемого от работы ссыльных, шла в карман коменданта, остальная выплачивалась в государственную казну и тратилась на нужды поселка. Ссыльным, отбывавшим наказание в пунктах, оставались лишь гроши на то, чтобы прокормиться. Притом комендант самостоятельно решал, кто сколько заработал, кого наградить, а кого оставить без куска хлеба, чтобы на следующий день он или сбежал, или работал усерднее. Комендант должен был вести учет своих работников, в чем обычно ему помогал опытный служка. В 34-м это стало уделом Дугласа. Он должен был следить, чтобы осужденный отработал в Истаре положенный срок, не нарушил иных законов, не укрылся от праведного суда и наказания. Очень часто в Истару приезжали люди из Алмаага, которые контролировали исполнение воли государя в этой унылой стране. Их прозвали ищейками и опасались как коменданты, так и сами ссыльные, которые понимали, что их уже вошедшая в колею нелегкая жизнь от одного слова ищейки опять могла пошатнуться и совсем опуститься на дно.
— Дуглас, — как-то говорил Квинт своему помощнику, — я могу сделать со своими людьми все, что захочу. Но единственное, что мне действительно надо — чтобы они хорошо работали и приносили доход мне и государю. Я здесь как помещик в своей усадьбе, только, к сожалению, имею неполное право распоряжаться своими крепостными. А эти алмаагцы-наблюдатели только ищут повода указать тебе, что ты не поставляешь весь товар в казну, выдаешь людям вольные, оставляешь многих свободных на поселение, а это значит, что волнуются дворяне, которым эти крепостные раньше принадлежали. Но такой закон был написан нашим государем, и ему мы будем следовать вечно. Потому как чем больше лет морийским законам, тем труднее их поменять.
Дугласу было приятно общество Квинта. Старик относился к жителям 34-го с заботой и вниманием, строгостью и справедливостью. Поэтому ссыльные, в большинстве своем осужденные за тяжелые по истарским меркам преступления — грабеж, браконьерство, неуважение к богам, — смиряли свои буйные нравы, становились послушными, не заставляя охранников применять орудия, даже не думая о побеге.
— У меня в пункте всего десять солдат, — говорил Квинт, — и около сотни взрослых мужиков. Они могли бы запросто разоружить нас и захватить власть в свои руки. Иногда так бывало в таких маленьких поселениях, как наше. Но что дальше? Очень скоро прибудет целая армия, и всех людей, да весь пункт, сравняют с землей. И так уже бывало. А пока людям дается возможность работать, осваивать новое ремесло, создать семью, жить по своим законам. Дуглас, поверь, здесь больше действуют их законы, — при этом комендант указал через окно на мускулистого загорелого мужчину, который весь в саже, грязи и копоти направлялся домой после рабочего дня, — чем законы Мория I.
За неделю рудокоп изучил дела всех сосланных в 34 пункт. Новая работа его увлекла, и он с любопытством просматривал аккуратно сложенные прежним писцом листки, в которых описывалась история каждого осужденного. Нередко заключенным выдавалось разрешение на переход из одного пункта в другой — вольная. Это позволяло обмениваться новостями и товарами между поселениями. Солдатам покидать пост и исполнять такие поручения не позволялось. Существовали также запреты на торговлю — в Истаре для ввоза товаров в порты купцам надлежало иметь особую грамоту государя.
— Ищейки считают, что вольную можно давать только, если в пункте хватает рабочих рук. Тогда можно обменяться осужденными с другим комендантом, — старик живо отвечал на вопросы Дугласа о быте ссыльных. — Если человеку дать вольную, ему ведь легче сбежать — он некоторое время волен ходить где угодно по истарской земле. Но ведь это полный бред. Куда ссыльный побежит? Истара — это пустыня. Здесь нет ни одной реки, воду добывают только из-под земли. И там, где она есть, основывается новое поселение с комендантом, солдатами и ссыльными поселенцами. Вольные могут блуждать по стране в поисках своей погибели от жажды и голода. А бежать некуда. На севере — Стена, на западе, юге и востоке они попадут в руки солдат, и тогда, не имея действующего разрешения, будут заново судимы. А за побег срок увеличивается вдвое. Для пиратов и фальшивомонетчиков — это уже казнь.
Квинт жалостливо взглянул на Дугласа:
— Казнят у меня в пункте редко. За мое тридцатилетнее управство такое случилось только раз, когда жена изменила мужу и сбежала с любовником. Их казнили по решению поселенцев. Я мог помиловать несчастных, но тем все равно уже не было бы жизни на земле. Может в Море они обрели спокойствие. Но, похоже, скоро придется устроить это жуткое зрелище ещё раз. В городах на казнь собираются толпы народа, у нас наказания на чужих глазах не приветствуются. Поэтому удары кнутом за лень, воровство, драку я всыпаю виноватым на заднем дворе темной ночью. Люди в это время спят, но все же слышат, что может ожидать каждого из них. Тебе же, Дуглас, надо готовиться к самому худшему. Вряд ли будет вынесен иной приговор…
— Я не боюсь смерти, и сейчас единственное о чем я прошу Море и Тайру, о справедливости возмездия. Этот пограничник украл мою сестру, он убил мою спутницу. А я защищал свою и их жизни. Ничего уже не вернешь, и я готов заплатить за преступление сполна, но я хотел бы узнать вести о сестре, девушке которую он похитил. Алкар говорил, что её тоже привезли в Истару, — Дуглас уже не первый раз пытался уговорить Квинта разузнать что-либо о Лиссе, но старик обычно пропускал подобные слова мимо ушей.
