— До жути, но всего секунду.
— Хорошо.
Роза пристально на него посмотрела и облизнула губы. Джо только сейчас подметил, что бледно- каряя радужка ее глаз испещрена золотистыми и зелеными крапинками. А потом Роза вдруг выгнула ему руку в одну сторону, а палец в другую и, до локтя опаляя его руку мгновенными прожилками молнии и огня, поставила сустав на место.
— Уф-ф.
— Больно?
Джо помотал головой, но по щекам его сбегали слезы.
— Вот так-то, — сказала Роза. — У меня уже был билет на «Бернардо» из Нью-Йорка в Картахену. На двадцать пятое марта 1939 года. А двадцать третьего вдруг умерла моя мачеха. Отец был страшно угнетен. Я отложила отплытие на неделю. А двадцать первого числа фашисты взяли Мадрид.
Джо припомнил падение Мадрида. Она произошло через две недели после недооцененного, проигнорированного падения Праги.
— Ты была разочарована?
— Раздавлена. — Роза склонила голову набок, словно прислушиваясь к эху только что произнесенного слова. Один завиток высвободился из-под заколки и упал ей на щеку. Она раздраженно отбросила его в сторону. — А хочешь еще кое-что узнать? Я испытала облегчение. Какая трусость, правда?
— Я так не думаю.
— Да? А я думаю. Я страшная трусиха. Вот почему я все время отваживаюсь делать то, что делать боюсь.
Джо уже о чем-то таком догадывался.
— Например?
— Например, привожу тебя в мою комнату.
Несомненно, это был момент, чтобы ее поцеловать.
Но теперь уже Джо сделался страшным трусом. Он нагнулся и здоровой рукой принялся перебирать стопку рисунков у кровати.
— Очень хорошо, — вскоре сказал Джо. Манера письма Розы казалась поспешной и нетерпеливой, но ее портреты — термин «натюрморты» здесь не подходил — различных продуктов, консервов, а также периодической куриной ножки или отбивной из молодого барашка были одновременно причудливыми, вызывающими преклонение и страх. Кроме того, она умудрялась идеально передавать предметы, не тратя слишком много времени на детали. Линия Розы была очень сильна; она рисовала не хуже Джо, а может, даже и лучше. Однако особых усилий Роза в своей работе не прилагала. Слой краски был полосатым, пятнистым, утыканным частичками грязи и щетинками; края рисунков часто бывали оставлены неотделанными или вообще пустыми; где у Розы не получалось сделать как следует, она просто яростными, раздраженными мазками вымарывала этот фрагмент. — Я почти чую их залах. А что за убийство?
— Убийство?
— Ты сказала, что произошло убийство.
— Ах, да. Кэдди Хорслип. Она была не то светской дамой, не то дебютанткой, не то… короче, моего двоюродного прадедушку за это повесили. Мозеса Эспинозу. В то время, годах в шестидесятых прошлого века, это стало колоссальным событием. — Тут Роза заметила, что все еще держит Джо за руку, и отпустила. — Вот. Палец как новенький. У тебя есть сигарета?
Джо дал ей прикурить. Роза продолжала сидеть перед ним на корточках, и что-то в такой расстановке его возбуждало. Джо чувствовал себя раненым солдатом, приятно проводящим время в полевом госпитале с прелестной американской медсестрой.
— Он был лепидоптеристом, этот Мозес.
— Кем?
— Изучал мотыльков.
— А.
— Он усыпил ее эфиром и убил булавкой. По крайней мере, так говорит мой отец. Наверняка врет. Я сделала про это сонник.
— Булавкой, — повторил Джо. — Ну и ну. — Он помахал пальцем. — По-моему, все хорошо. Ты его вылечила.
— Можешь не сомневаться.
— Спасибо тебе. Роза.
— Пожалуйста, Джо. Джо. Честно говоря, Джо из тебя не очень убедительный.
— Это временно, — отозвался Джо. Затем он согнул ладонь, перевернул ее, внимательно изучил. — А рисовать я смогу?
— Не знаю. Сейчас можешь?
— Вообще-то я неплохо рисую. А что за сонник?
Положив горящую сигарету на пластинку для фонографа, лежащую рядом на полу. Роза подошла к столу.
— Хочешь посмотреть?
Джо нагнулся и подобрал сигарету, держа ее вертикально самыми кончиками пальцев, словно это была крошечная динамитная шашка с горящим запалом. Сигарета выплавила небольшую ямку во второй части «Октета» Мендельсона.
— Вот, возьми этот. Про Кэдди Хорслип мне что-то никак не найти.
— Не найти? — сухо сказал Джо. — Как удивительно.
— Не умничай. Мужчинам это не идет.
Джо отдал Розе сигарету и взял у нее большую книгу в тканевом переплете. Это был гроссбух, раздутый вдвое против его первоначальной толщины из-за всего, туда вклеенного. С виду он напоминал книгу, оставленную под дождем. Открыв первую страницу, Джо обнаружил там название «Сон про самолет #13», написанное странным, аккуратным почерком на манер сплетения длинных и тонких прутиков.
— Пронумеровано, — сказал он. — Совсем как комикс.
— Просто их так много. Я бы потеряла счет.
«Сон про самолет #13» более или менее пересказывал сновидение про конец света, увиденное Розой. Никого из людей, кроме нее, на земном шаре больше не осталось, и она вдруг обнаружила, что летит в розовом гидросамолете к острову, населенному разумными лемурами. Впрочем, помимо основного сюжета там имелась уйма всякой всячины — например, что-то вроде графического саундтрека, построенного на образах, связанных с Петром Чайковским и его произведениями (не говоря уж об изобилии продуктовой тематики), — но в этом, как понял Джо, как раз и была вся соль. Вся история рассказывалась посредством коллажа, картинки для которого в основном были вырезаны из журналов и книг. В частности, там присутствовали образы из учебников по анатомии — вскрытая мускулатура человеческой ноги, картинное объяснение перистальтики. Роза где-то откопала старую книгу по истории Индии, и многие лемуры ее сновидного Апокалипсиса имели головы и спокойные, ровные взгляды индусских принцев и богинь. Ею также была капитально раздраконена кулинарная книга по морепродуктам, отчего страницы сонника изобиловали цветными фотографиями вареных ракообразных и цельных рыбин с застывшими взглядами. Порой Роза давала поверх картинок какой-то текст, для Джо совершенно бессмысленный; несколько страниц содержали почти исключительно ее затейливый почерк, проиллюстрированный, так уж получалось, коллажем. Там имелось несколько карандашных рисунков и диаграмм, а также сложная система иллюстративной маргиналии, напоминавшей существ, бродящих по краям страниц средневековых книг. Джо начал читать, усевшись в кресло у стола, но довольно скоро, сам того не заметив, встал и принялся расхаживать по комнате. Опять же сам того не заметив, он наступил на мотылька.
— Это должно занимать многие часы, — сказал он.
— Да, часы.
— И сколько таких ты сделала?
Роза указала на раскрашенный сундук в ногах кровати.
— Уйму.
— Это прекрасно. Восхитительно.
