обойдется.
Джо медленно кивнул и взглянул на Розу. Неужели Гофман действительно просил его заплатить за банкет для его сына?
— Имеете ли вы представление о том, — спросил Гофман, — сколько стоит нанять фокусника? — Между пальцев его правой руки вдруг появилась сигарета. И она, как заметил Джо, все еще горела. Это была та самая, которую Гофман несколькими минутами раньше уронил на пол. Но Джо был уверен, что видел, как глава ТСА подобрал ее и потушил в пепельнице. Впрочем, немного поразмыслив, он уже не был так в этом уверен. — И не смогли бы вы сами что-нибудь там исполнить?
— Я… я был бы счастлив.
— Вот и прекрасно, — сказал Гофман.
Они с Розой вышли из кабинета. Роза закрыла двери и, широко распахнув глаза, лукаво улыбнулась Джо.
— Спасибо, Роза, — сказал он. — Спасибо тебе огромное.
— Я собираюсь прямо сейчас открыть на него досье. — Роза подошла к столу, села и взяла из папки формуляр. — Скажи, как пишется его имя. Кавалер…
— Как слышится, так и пишется. Кавалер. Томас.
— Томас Кавалер.
— Я хочу с тобой увидеться, — сказал Джо. — Что, если мы вместе пообедаем?
— Очень хорошо, — отозвалась Роза. — А второе имя?
12
Когда Джо снова вышел на Юнион-сквер, небо сияло, как новенький десятицентовик, а в воздухе вовсю пахло засахаренными орехами. Он купил себе этих самых орехов и положил горячий пакетик в задний брючный карман своего двенадцатидолларового костюма. Затем перешел через улицу к скверу. Томас приезжает в Америку! А у Джо сегодня вечером свидание с Розой!
Пересекая сквер, Джо вдруг понял, что не на шутку озадачивается фокусом Гофмана с сигаретой. Где глава ТСА скрывал футляр, из которого он потом вынул дымящуюся сигарету? Да и какой футляр смог бы поддерживать такое долгое ее горение? Джо одолел добрую половину Юнион-сквер, прежде чем получил ответ. Паричок.
Проходя мимо статуи Джорджа Вашингтона, Джо заметил, что небольшая группка людей собралась вокруг одной из длинных зеленых скамей по правую руку. Предполагая, что кто-то на парковой скамье, должно быть, раздает последние мрачные сласти с полей сражений и из европейских столиц, он достал из пакетика орех кешью, подбросил его вверх, запрокинул голову и, не замедляя шага, ловко поймал ртом. Однако, минуя группку негромко переговаривающихся людей, Джо заметил, что смотрят они вовсе не на скамью, а на высокий и стройный клен, растущий из кружевной железной клетки как раз за скамьей. Еще он заметил, что некоторые из этих людей улыбаются. Пожилая женщина в клетчатом шерстяном пальто, прижав руку к груди и смеясь собственному испугу, сделала легкий шажок назад. Должно быть, подумал Джо, на дереве сидело какое-то животное — мышка, мартышка или, скажем, варан, сбежавший из зоопарка. Он подошел к скамье и, раз места ему никто не освободил, приподнялся на цыпочки, чтобы посмотреть.
Удивительная особенность фокусника Бернарда Корнблюма, про которую нередко вспоминал Джо, заключалась в том, что он верил в магию. Но не в так называемую магию свеч, пентаграмм и крыльев летучих мышей. Не в кухонное колдовство славянских бабок с их травниками и обрезками ногтей с мизинца слепой девственницы, завязанными в мешочек из козьей шкуры. Не в астрологию, теософию, хиромантию, «волшебную лозу», спиритические сеансы, плачущие статуи, оборотней и прочие «чудеса». Все это Корнблюм расценивал как весьма деструктивный обман, совершенно отличный от той марки иллюзий, которые производил он сам, чей успех в конечном итоге увеличивался пропорционально возрастанию среди публики четкого и постоянного осознания того, что, несмотря на всю бдительность, ее все равно обманут. Нет, Корнблюма околдовывала безличная магия жизни. Старый фокусник поражался, читая в журнале про рыбу, способную маскироваться под любой из семи разных видов донной поверхности. Или узнавая из выпуска новостей о том, что ученые обнаружили умирающую звезду, длины волны излучения которой в мегациклах приблизительно равнялась числу «пи». В царстве людских занятий такой тип волшебства часто, хотя и не всегда бывал делом печальным — порой красивым, порой жестоким. Здесь обычный инвентарь составляли проявления иронии, совпадения и единственные подлинные чудеса: те, что обнаруживаются, безошибочные и неопровержимые, лишь в ретроспективе.
На стройном стволе молодого клена, растущего из своей клетки на западной стороне Юнион-сквер, сидел гигантский мотылек — ночная бабочка. Отдыхая от ночных прогулок, бабочка слегка помахивала крыльями — не без определенной томности, точно дама с веером. Радужно-зеленые крылья с желтоватым отливом казались не меньше шелковой сумочки той томной дамы. Когда разведенные по сторонам крылья бабочки в очередной раз начинали пульсировать, женщина в клетчатом пальто к удовольствию всех остальных взвизгивала и отпрыгивала назад.
— Что это за бабочка? — спросил Джо у ближайшего мужчины.
— Вон тот парень говорит, что она зовется луной. — Мужчина кивнул в сторону тучного, банкирского вида малого в тирольской шляпе с зеленым, точно крыло бабочки, пером. Малый ближе всех остальных стоял к дереву и сидящей на нем бабочке.
— Да, это верно, — до странности грустным голосом подтвердил солидный мужчина. — Лунная бабочка. В детстве я их нередко видел. В парке Маунт-Моррис. — И он протянул пухлую руку в желтой перчатке свиной кожи к печально бьющемуся сердцу своего детского воспоминания.
— Роза, — едва слышно вымолвил Джо. И тут, подобно двусмысленному тропу надежды, бабочка с ясно различимым шуршанием снялась с дерева, закувыркалась в утреннем небе и направилась куда-то в сторону Флэтирон-билдинг.
13
Сколько всего было написано и спето про яркие огни и танцевальные залы Империума — этого поистине ослепительного города! — про его ночные клубы и джазовые оркестры, его авеню неона и хромировки, а еще про его шикарные отели с чайными садами на крышах, увешанными в летнее время бумажными фонариками. Но сегодня, стальным осенним днем, нашей целью станет место, далекое от медных духовых и яркой шумихи. Сегодня мы идем вниз, под землю, в комнату, что лежит гораздо ниже высоких каблуков и отбойных молотков, ниже крыс и легендарных аллигаторов, даже ниже костей алгонкинов и волков-людоедов. Мы идем в кабинет номер 99 — аккуратную комнатку, белую и безмолвную, расположенную в самом конце коридора в третьем подвале Публичной библиотеки Империума. Здесь, за столом, что находится гораздо глубже рельсов подземки, сидит юная мисс Джуди Дарк, младшая ассистентка каталогизатора списанных томов. Табличка на столе девушки говорит именно об этом. Джуди Дарк — худое, бледное создание в непритязательном сером костюме, и жизнь явно обходит ее стороной. Дважды в неделю мужчина с кожей цвета вываренных газет приходит к ее кабинету, чтобы увезти на тележке книги, которые Джуди официально провозгласила мертвыми. Примерно каждые десять минут стены ее комнатенки сотрясает грохот проносящегося наверху пригородного поезда.
В этот конкретный осенний день лишь перспектива еще одного одинокого вечера лежит перед Джуди. Она поджарит себе отбивную и почитает на сон грядущий — несомненно, какую-нибудь волшебную сказку или любовный роман. А затем, в сладких снах, которые даже ее саму поражают своей банальностью, мисс Дарк в шелках и кольчуге отправится на поиски приключений. Завтра утром она проснется совсем одна, и все начнется с начала.
Бедная Джуди Дарк! Несчастные маленькие библиотекарши всего мира, девушки втайне прелестные,
