говорится в сказках, упала пелена. Он моргнул и увидел, что его обнимает призрак, пахнущий пылью и ветхими лохмотьями. И вместо лица у этого призрака бледная маска, сквозь которую просвечивает череп. Этан снова схватился за биту и в самый последний момент выхватил ее у Ла Ллороны. Та завизжала и протянула скрюченную костлявую руку к его волосам.
— Нет! — крикнул он. — Ты не она!
Горе от потери матери вернулось к нему, заняв свое привычное место. Оно было частью его жизни, частью истории Этана Фельда, частью мира, где случаются самые разные истории: и трагические, и счастливые — и это, в общем-то, правильно. Память о докторе Виктории Джин Куммерман-Фельд — это Нечто, такое же стойкое, как яйцо ходага: никакое Ничто не может испортить ее и тем более растворить.
— Прочь! — крикнул он, замахнувшись битой. — Не то я расколю тебя, как глиняный кувшин.
Ла Ллорона не издала ни звука, словно все ее слезы наконец-то иссякли. Она парила в нескольких дюймах над землей, глядя сверху на Этана, и ему снова померещилось в ее мерцающей маске лицо матери. Лицо выражало бесконечный укор, и Этан пошатнулся от сознания, что потерял ее снова и теперь уже навсегда. Потом приведение отступило назад и скрылось в лесу.
Дженнифер Т. бежала долго, но на подступах к Зеленому Ромбу ей пришлось замедлить бег. В ночи гремела железная музыка, создаваемая молотками, лопатами, велосипедными цепями и машинными люками. В Терниях горели костры, которые Дженнифер Т. старательно обходила. Гогот сидящей у костров Рати напоминал не то лай своры собак в тугих ошейниках, не то птичий базар. Дженнифер Т., ступая с носка на пятку и сдерживая дыхание, благополучно пробралась мимо огней и вышла на Зеленый Ромб. На зимомирской стороне гудела катушка, с которой разматывался, уходя в Колодец, чудесный шланг мистера Фельда. На склонах Летомира тоже горели костры, громыхала музыка. По деревьям метались тени пляшущих серошкуров и прочих тварей. Интересно, для чего эти гадкие созданьица способствуют Койоту, который их же и собирается уничтожить? Если Койот все-таки добудет Щепку, она, когда весь мир растворится и станет Ничем, только его одного и выдержит. Но потом Дженнифер Т. вспомнила, что серошкуры — это бывшие феришеры, а скрикеры — просто изобретение Передельщика, гибрид гоблина с машиной. Может, сейчас они пляшут не от злого торжества, а от радости, что скоро их жалкой жизни придет конец.
За четвертой, правой, стороной Ромба стояла глубокая тьма. Порой ее озаряли вспышки, но это были всего лишь отражения горящих в Летомире костров. Там находилось Сияние, навеки запечатанное каким-то хитрым заклятьем Койота, которое он то ли не мог, то ли боялся снять. Да и зачем ему, раз все скоро кончится так или иначе?
Трудно было представить себе, что некто столь могущественный и хитрый, как Койот, может чего-то бояться, но Дженнифер Т., стоя посреди Зеленого Ромба, с безошибочной уверенностью почувствовала, что это действительно так. Он разорил Яблоневый Сад, вытоптал всю Проталину, осквернил воды самого Колодца, позволил своим приспешникам разбить лагерь в колючих зарослях Середки. Но Зеленый Ромб остался нетронутым. Он лежал, раскинувшись во все стороны, и его густая трава под луной блестела от росы. Хотя Сияние и запечатано, в мире, на этом травянистом поле, есть еще сила, которой Койот боится.
Позади точно флаг заполоскал на ветру, и Дженнифер Т. обернулась, вспомнив о тенях, которые преследовали их на Клэм-Айленде. Рядом с ней затрепыхалось в воздухе что-то темное, пахнущее дымом, как волосы после барбекю. Огромная черная птица — ворон. Сердце в груди Дженнифер Т. дрогнуло, но она осталась стоять на месте. Только прикрыла лицо согнутой в локте рукой, защищаясь от когтей и клюва, и махнула другой на ворона, отгоняя его.
— Спокойно, — прокаркал он. — Я ищу, где сесть, только и всего.
Услышав, что он говорит, Дженнифер Т. уронила руки. Сердце у нее заколотилось так, что в ушах зазвенело, и она позволила ворону сесть себе на плечо.
— Так кто же из нас боится? — сказал ворон хриплым, но знакомым ей голосом. — Койоту не страшна сила этого поля. Он сам сила. Это его земля, великий перекресток четырех Миров. Именно здесь, давным- давно, он уснул, и ему приснилась игра, полная возможностей и риска, — игра, которую ты так любишь, малютка. И потому ты не должна думать о Койоте плохо.
— Не обманешь, — сказала Дженнифер Т. — Это ты и есть.
Тогда он принял человеческий облик и стал рядом с ней, склонив голову набок, как настоящий старый койот, хитрый и любопытный.
— Ты шустра, с этим не поспоришь. Если бы я не собирался распустить свою команду, то предложил бы контракт тебе.
— А где моя команда? Клевер, Родриго, Роза-Паутинка? Где они?
— Они теперь мои, и ты тоже.
— Я пока еще не твоя, так что заткнись.
Он улыбнулся. Она видела, что нравится ему, и это почему-то разозлило ее еще больше.
— Ты ведь знаешь, для чего я здесь, да? Ты ведь читаешь мои мысли.
— Это верно, читаю. — Он достал из-под плаща длинную курительную трубку, бледно-серую при луне, и Дженнифер Т. догадалась, что она, как и у Пройдисвета, сделана из кости. Койот шевельнул пальцами, и огонек, загоревшись в воздухе, золотой рыбкой нырнул в чашечку. — Ты хочешь сыграть в бейсбол.
— Точно. Мои ребята против твоих, девять на девять. Здесь, на Зеленом Ромбе. Если победим мы, ты вытащишь шланг из Колодца и смотаешь его — короче, все отменишь. Если победишь ты… — Дженнифер Т. заколебалась — ведь она не спрашивала у Этана, согласен ли он. — Тогда мы отдадим тебе биту. Щепку, которая так тебе нужна.
— Интересное предложение. Для ребенка, выросшего на жвачке и телевизоре, ты неплохо знаешь Койота. Мысль о том, чтобы решить судьбу Вселенной за девять иннингов, привлекает меня. Но ты забываешь об одном. Вся власть здесь принадлежит мне, а у тебя ее нет совсем. У меня все карты на руках, кроме одной — биты. Однако погляди вокруг. В этих палатках и трейлерах у меня десять тысяч кошмариков — против вас девяти, из которых все, кроме двоих, опять-таки у меня под контролем. Мои ребята окружают Яблоневый Сад, Проталину и Тернии — и все они, помимо оружия, снабжены мощными заклинаниями, чтобы гасить таланты «тенехвостов». Вам отсюда не уйти, и за помощью послать вы не можете. Стоит мне только проявить терпение и поморить твоего дружка Этана голодом недельку-другую — и его деревяшка будет моей.
Дженнифер Т. истратила всю свою смелость, чтобы пробраться через Тернии, прийти сюда и не спасовать перед Койотом. Теперь она повесила голову, сознавая, что проиграла.
— Что ты можешь противопоставить мне? — спросил Койот. — Что ты знаешь? Твои предки в старину много раз одерживали надо мной верх, но их знание — не твое. Какой наукой владеешь ты, девочка?
При слове «наука» Дженнифер Т. вспомнила о книжке, которую подарил ей дедушка Мо. О Триединой Науке. Она достала книжку из заднего кармана и предъявила Койоту.
— Вот какой. Наукой племени На-Ве-Чу.
— Это еще что такое? — Койот прищурился, разглядывая картинку на обложке. Трое белых мальчишек, наряженных индейцами, сидели у костра, а старый индеец в головном уборе из перьев учил их плести верши для форели или делать силки. — Да, знаю. Эту книжку написал в питтсбургской гостинице один старикан, Ирвинг Познер. В 1921 году. В ней нет никакой науки, которая могла бы тебя спасти.
— Нет, есть. — Дженнифер Т. сама не слишком верила в то, что говорила (и что это за Ирвинг Познер такой?), но опорой ей, как уже не раз в ее жизни, служило собственное упрямство. — Триединая Наука. Надежда, Вера, Чудо.
Койот стал смеяться так, что из его трубки в него стрельнула маленькая комета. Он сгибался пополам и утирал слезы. Потом трубка выпала у него изо рта, и он удивился так, как способен удивляться только Койот, который на своем веку столько же раз садился в лужу, сколько возносился ввысь. Дженнифер Т., проследив за его взглядом, подумала сначала, что над травой поднимается туман — но потом увидела, что туман этот движется через Тернии, из Середки. Тысячи молочных спор, тысячи паучков-парашютистов плыли под луной, словно несомые ветром, — но Дженнифер Т. не чувствовала даже легкого
