растерялась, сказала, что темой ее выступления будет «Вера советских женщин в победу над фашизмом». Говорила об усилиях советских женщин, о том, что вера в победу дает им силы с безграничным мужеством переносить невероятные тяготы войны. О девушках и женщинах, сражающихся в рядах Красной Армии, действующих в тылу врага. О девчонках, стоящих у станков, полуголодных и невысыпающихся. Дамы прикладывали платочки к глазам, шумно аплодировали…
В апреле 1943 года Литвинов, назначенный по совместительству советским посланником на Кубе, вместе с атташе посольства А. Н. Федотовым прибыл в Гавану. Он увидел, что кубинцы с большим сочувствием относятся к Советскому Союзу и его справедливой войне против фашизма. Батиста, ненавидевший нашу страну, освободительная миссия которой несла угрозу и его диктатуре, учитывая ситуацию, вынужден был оказывать советскому дипломату всяческое внимание. Литвинова приняли с большим почетом, показали военную школу, где в его честь состоялся парад, который он должен был принимать, устраивали приемы.
Литвинов познакомился с председателем Народно-социалистической партии Кубы Хуаном Маринельо. Он дал Литвинову автомобиль, на котором тот ездил по стране: посетил заводы в пригородах Гаваны, беседовал с рабочими.
В начале апреля 1942 года Рузвельт направил Сталину личное послание, в котором сообщал, что имеет весьма важные военные предложения, связанные с использованием наших вооруженных сил таким образом, чтобы облегчить критическое положение на Вашем Западном фронте.
Рузвельт предложил Сталину направить в Вашингтон советских представителей для переговоров по этому вопросу. В Москве было решено, что в Вашингтон вылетит Молотов и вместе с Литвиновым будет вести переговоры с президентом. Литвинову тем временем поручили уточнить, какие конкретные вопросы хотел бы обсудить Рузвельт с советскими представителями.
Рузвельт принял Литвинова, как обычно, сразу же, был очень дружески настроен, сказал, что считает целесообразным открыть второй фронт именно в Европе, а не в каком-либо другом районе, где идет война. Он и его советники пришли к решению осуществить высадку в Северной Франции, но при этом сказал, что «план этот еще не одобрен Англией», он хочет, чтобы Советское правительство помогло ему, как он выразился, «укрепить этот план».
О беседе с Рузвельтом Литвинов сообщил в Москву, а 20 апреля пришел ответ, в котором говорилось, что Советское правительство согласно направить в Вашингтон своих представителей для обмена мнениями по вопросу об организации второго фронта в Европе в ближайшее время.
Литвинов передал это послание Рузвельту. Настроение президента на этот раз было несколько менее оптимистичным, чем во время встречи в первые дни апреля. Причины сразу же стали ясны.
– Англичане стремятся отложить открытие второго фронта на 1943 год, – сказал он Литвинову. – В этой связи я послал в Лондон Маршалла и Гопкинса и буду настаивать, чтобы второй фронт был создан в этом году, причем безотлагательно.
– Господин президент, что, с вашей точки зрения, необходимо сделать, чтобы овладеть английской крепостью? – спросил Литвинов. – Я верю, что генерал Маршалл и господин Гопкинс высадятся в Англии, но как сделать так, чтобы Англия наконец начала военные действия против противника.
– Вы же, господин Литвинов, знаете англичан очень хорошо. Десять лет жили в Англии, – ответил Рузвельт. – Давайте действовать вместе. Пусть советские представители после переговоров в Вашингтоне отправятся в Лондон и нажимают на Черчилля от моего имени и от имени Советского Союза.
У Рузвельта были все основания опасаться противодействия Черчилля. Еще 9 марта он послал Черчиллю телеграмму, в которой писал: «Я все больше интересуюсь созданием нового фронта этим летом». Черчилль ушел от ответа. И вот теперь предстояли новые переговоры.
Молотов вылетел из Москвы в начале последней декады мая. После предварительных переговоров в Лондоне с Черчиллем и Иденом он прибыл в Вашингтон 29 мая 1942 года.
Литвинов без энтузиазма ожидал прибытия Молотова. Когда-то он его знал другим. В 1920 году Молотов приехал из Нижнего Новгорода на сессию ВЦИК. Был он тогда председателем губисполкома. Привез с собой связку тоненьких книжечек – свои стихи, изданные в Нижнем. Молотов попросил сотрудницу Секретариата ВЦИК раздать делегатам книжечки. И все ходил во время перерыва по залу и коридорам, застенчиво улыбался и смотрел, читают ли.
С тех пор прошло много лет. И много событий…
Американцы выполнили требование о секретности переговоров – в газетах не появилось ни строчки. Лишь когда Молотов уехал, в газетах была опубликована фотография: у трапа самолета стоит Молотов, рядом с ним Литвинов, а с другой стороны американские государственные деятели – начальник штаба армии генерал Маршалл, государственный секретарь Хэлл и главнокомандующий американским военно-морским флотом адмирал Кинг.
Переговоры начались в день приезда в Овальном кабинете Белого дома. С американской стороны в переговорах были задействованы военные, в том числе и Эйзенхауэр. Он был тогда мало известен, и Литвинов в своем первом отчете в Москву сообщил, что среди прочих американских генералов в переговорах принимает участие некий генерал Эйзенгоф. Особую активность проявлял адмирал Леги, сухопарый, выше среднего роста человек, в неизменной морской форме. Вокруг Леги группировались силы, стремившиеся сорвать переговоры.
Биограф Рузвельта Р. Шервуд следующим образом описывает начало переговоров: «Молотов прибыл в Белый дом в пятницу 29 мая, около 4 часов дня. В тот же день он имел встречу с президентом, на которой присутствовали Хэлл, Гопкинс, посол Литвинов и два переводчика – Павлов и Семюэл Кросс, профессор славянских языков и литературы Гарвардского университета. Запись этой первой встречи, составленная Кроссом, гласит:
«После обычной церемонии представлений и приветствий Молотов передал добрые пожелания от Сталина, на которые президент ответил сердечной взаимностью. На вопрос президента о здоровье Сталина Молотов ответил, что, хотя его шеф отличается исключительно крепким здоровьем, события последней зимы и весны потребовали от него огромного напряжения сил.
Молотов выразил намерение всесторонне обсудить военное положение. Он подробно говорил о нем с Черчиллем, который не смог дать сколько-нибудь определенного ответа на поднятые Молотовым вопросы, но предложил, чтобы Молотов после своих переговоров с президентом вернулся через Лондон, и тогда в свете вашингтонских переговоров можно будет дать более конкретный ответ…
Президент заметил, что он должен поставить пару вопросов, поднятых государственным департаментом, и что их можно будет обсудить с Молотовым или их обсудят между собой Литвинов и государственный секретарь Хэлл, как будет сочтено более целесообразным.
