– Нет, – сказал Дэйн. – Я не имею к ним никакого отношения.
– Это вы так говорите, – возразил Хансен. – Секретность прежде всего, верно? Но где секретность, там, сразу видно, есть что прятать.
– Правда?
– Ну конечно! Я полагаю, что ваше дело как-то связано с Россией. Вы в ЦРУ всегда занимаетесь Россией. Вероятно, вы хотите разузнать о ракетах в Центральной Азии или поднять восстание в Туркменской Республике. Я угадал?
– Нет, – ответил Дэйн.
– Уверен, что угадал. Может, вам это неизвестно, но вообще-то в мире не приветствуют такую провокационную деятельность. Этот «У-2», десант на Кубу... Когда вы прекратите это безобразие? Вы нас всех втянете в ядерную войну. И кто тогда будет победителем? Нет, вы мне скажите – кто?
Дэйн тяжко вздохнул. Швед сказал:
– Пожалуйста, не поймите меня неправильно. Я хотя и человек западной культуры, но с Россией мне делить нечего. Это понятно или как?
– Да, – сказал Дэйн.
– Так почему вы продолжаете придерживаться этой опасной тактики?
Дэйн закрыл глаза, потом открыл их и обронил:
– Политика.
– Политика?
– Конечно, – произнес Дэйн подозрительно мягко. – Учитывая сложившуюся политическую ситуацию, я не вижу, как мы можем действовать иначе. Единственная наша надежда – что результаты будут стоить риска.
– Так вы все-таки из ЦРУ! – торжествующе воскликнул Хансен. – И вы здесь для того, чтобы шпионить и подстрекать!
– Только не в Иране, – твердо заявил Дэйн.
– Конечно же не в Иране. Но вот в Туркменской Республике...
– Там готова почва для революции, – сказал Дэйн.
– Правда?
– Да это известно всякому мало-мальски информированному человеку. Я не выдам тайны, напомнив вам о восстании, которое месяц назад произошло в Таджикской Республике. Может быть, вы читали о нем в газетах. Менее известны, но отмечены в заслуживающих доверия международных журналах волнение в Синкьянге и неурожай в Киргизской Республике. Припомните еще о беспорядках в Западной Гоби, которые вызвало Монгольское Народное Движение за Независимость, а также о кочевниках-тюрках в горах Тянь- Шаня. И что мы имеем, учитывая все это?
– И что же?
– Превосходную возможность поднять мятеж по всей Центральной Азии, – важно проронил Дэйн.
Хансен нахмурился и закусил губу.
– Мятеж... Но это может вызвать всеобщее термо ядерное побоище.
– Ну, мы так не думаем, – утешил его Дэйн.
– Но вы не можете быть полностью в этом уверены!
– Не разбив яиц, омлета не сделать, – с нездоровым смешком проговорил Дэйн. – Кроме того, если усиление военной напряженности окажется неизбежным, мы всегда сможем предложить русским несколько концессий.
– И какие же концессии вы можете им предложить? – спросил Хансен.
– Ну, я не вправе вам это открыть, – ответил Дэйн. – Это государственная тайна, вы же знаете. Но я полагаю, что вы читали Клаузевица.
– Нет. А что он написал?
Дэйн хихикнул и пояснил:
– Клаузевиц определил нейтральную страну как ту, которую можно отдать врагу без смущения.
– Это ужасно! – возмутился Хансен. – Но я полагаю, что вашим союзникам есть что сказать насчет этого.
– Полагаю, что так. Если мы им позволим.
Настало молчание. Потом швед изрек:
– Я не могу поверить, что вы настолько циничны. Заставить замолчать ваших союзников...
– Союзник, – сказал Дэйн, – это солдат на линии огня. Его достоинство в том, что им можно пожертвовать. Ну, как бы там ни было, а через несколько лет нам уже не понадобятся нынешние союзники.
– Почему же?
– Этого я вам сказать не могу. Я только напомню вам о том, что подтвержден факт существования разумной жизни на Марсе.
Хансен открыл рот. Потом он осознал, что над ним издеваются, и разразился потоком ругани. Выплеснув таким образом ярость, он некоторое время вел машину в угрюмом молчании. Наконец он с усмешкой сказал Дэйну, что это был отличный розыгрыш. В таком веселом расположении духа мы и въехали в Султанабад и обнаружили, что наконец-то догнали алтаев.
Глава 14
Они расположились отдохнуть в лучшей кофейне Султанабада – пятеро беззаботных желтолицых туркмен. Перед ними горкой возвышалась жареная, с приправами говядина, дорогая городская роскошь. Седельных сумок при них не было, и они только посмеялись, когда мы спросили у них насчет Белого Порошка.
По счастью, нам на помощь пришли горожане, которые не питали любви к заносчивым туркменам. Они рассказали, что алтаи продали свои седельные сумки за серебро где-то на окраине города. Покупатели были арабами, их было пятеро – высокие, вооруженные ружьями и револьверами.
Единого мнения насчет того, что же это были за арабы, не было. Одни говорили, что они откуда-то из южного Ирана, другие настаивали, что из Ирака, а кто-то утверждал, что это были саудовцы. Но все единогласно заверяли нас, что у их джипа были специальные шины для езды по пустыне и дополнительные баки для воды и газолина. Они приехали предыдущей ночью на прекрасном новеньком джипе из Турбат-и- Хайдари или еще откуда-то с севера. Здесь они получили седельные сумки и поехали на юг, к Таббасу, что в пустыне Дешт-и-Кавир.
Мы проследили еще один участок переправки героина. Он начинался в горах Копетдага и извивался по всему Хорасану. Теперь мы знали, что он ведет на юго-запад через Дешт-и-Кавир. Это было важное открытие, но оно не доставило мне удовольствия. Я ожидал, что контрабандисты направятся на юг в Белуджистан или на запад через горы Эльбурс. То, что они выбрали дорогу через пустыню, грозило осложнениями.
Дэйн хотел сразу же пуститься им вслед, но Хансен отказался ехать дальше. Он боялся за свой грузовик в предстоящем тяжелом пути.
Дэйн обратился ко мне:
– Ахмед, что скажете вы? Сможет ли этот грузовик пройти там?
– Полагаю, слабая вероятность имеется, – ответил я. – Но я не думаю, что мы должны так рисковать.
– А что же нам делать?
– Ехать в Мешхед и лететь на самолете в Йезд, где у нас появится шанс перехватить арабов.
– А как мы узнаем, в Йезд ли они поедут? – спросил Дэйн.
– Никак. Они могут свернуть на юг. Но в Йезде вероятность успеха больше.
– Это не очень хорошо, – сказал Дэйн. – Мы отстали от них всего на шесть часов, мы знаем, по какой дороге они едут, и у нас отличная машина. Лучше всего последовать за ними.
Я покачал головой.
– Извините, мистер Дэйн, но я не собираюсь идти в пустыню. Вы не знаете, что это такое, а я знаю, и у меня есть такое простое желание – остаться в живых.
Он думал, что я преувеличиваю, когда я сказал ему, что арабы поехали в самое сердце самой страшной
