пустыни мира. Но я говорил чистую правду и пытался заставить Дэйна понять это.
Дорога, по которой они поехали, идет по южному краю пустыни Дешт-и-Кавир, где та переходит в Дешт-и-Лут. В древние времена это был караванный путь, но такой, которого по возможности избегают. Это был кратчайший путь от Персидского залива до Тартарской возвышенности, но лишь один из десяти выживал в буранах, зыбучих песках, обвалах и прочих прелестях этого маршрута.
Это самая страшная пустыня в мире. В Сахаре и Гоби есть оазисы, но в пустынных просторах Центрального Ирана нет ни единого источника воды, кроме как в Таббасе. В других пустынях есть животные и растения – но в солончаковых пустынях Ирана не может существовать ничто живое, даже ящерицы или песчаные блохи. Трава и кактусы умирают, стервятники получают солнечные удары, и даже скорпионы издыхают на перегретых камнях.
Пересекать эту пустыню я не хотел.
Дэйн со мной не спорил, но сказал, что пятеро арабов поехали через Дешт-и-Кавир на джипе, и, кажется, для них это обычное дело.
– Путь через Дешт-и-Кавир никогда не был обычным делом, – возразил я. – Действительно, в наши дни есть машины, которые способны пересечь эту пустыню. Но они специально оборудованы, в отличие от нашего грузовика. И даже со всем этим оборудованием не все они добираются до конца пути.
Хансен, изучавший карту, поднял голову и высказал свое мнение:
– Дорога до Таббаса местами даже и не дорога. А за Таббасом местность еще хуже. Если где-нибудь грузовик сломается, нас ждет верная смерть. Мистер Дэйн, в этом путешествии нет смысла.
– Понимаю, – сказал Дэйн и несколько секунд изучающе смотрел на нас. Затем он велел мне добыть достаточное количество дизельного топлива, воды и провизии для путешествия через пустыню в Йезд. Я выполнил его приказание.
Хансен, раскрыв рот, смотрел, как все это грузят в его машину. Потом он издал невнятный вопль и схватил одного из грузчиков за руку.
Дэйн шагнул вперед и отвел Хансена с дороги.
– Что вы, по-вашему, делаете? – спросил Хансен.
– Загружаю вашу машину, – ответил Дэйн.
Хансен от души выругался – должно быть, по-шведски. Потом сказал:
– Я требую, чтобы вы прекратили это. Я не еду в Таббас.
– Я знаю, – сказал Дэйн. – Я беру ваш грузовик в долг.
Ответ Хансена был несоразмерен силе его гнева. Он начал с ругательств, а закончил тем, что обвинил Дэйна в открытом грабеже.
– Я ничего не краду, мистер Хансен, – ответствовал Дэйн. – Я преследую группу преступников, и ваш грузовик – единственное подходящее транспортное средство в радиусе пятидесяти миль. Вы и ваша компания получите полную компенсацию за потерю времени и за любое повреждение, которое может получить грузовик.
Хансен недоверчиво фыркнул.
– Преступники! Что это за преступники, что ради них нужно устраивать такую самоубийственную гонку?
– Они везут чистого героина на несколько миллионов долларов, – ответил Дэйн.
– Предназначенного для Соединенных Штатов?
– Да.
– Но как собираются они протащить его через границу?
– Вот это я и пытаюсь выяснить, – сказал Дэйн.
– Понятно. Я думал, что вы занимаетесь какими-то шпионскими глупостями... Ладно. Вы когда-нибудь водили большой дизельный грузовик?
– Нет. Честно говоря, я надеялся, что вы покажете мне, как это делается.
Хансен рассмеялся.
– Показать вам, как что действует? А кто покажет вам, как управиться с машиной на крутом повороте? Да вы хоть знаете, как менять шины на грузовике вроде этого?
– Найду способ.
– Вы себя убьете.
– Я так не думаю.
– А я думаю, – сказал Хансен. – Вы сломаете грузовик, и ваша смерть будет на моей совести. Моя компания спросит, почему я отпустил вас одного. После вашей смерти они станут очень законопослушными. Извините, мистер Дэйн, я не могу позволить новичку сесть за руль своего грузовика.
– У вас нет выбора.
– А, да заткнитесь же! – раздраженно оборвал его Хансен. – Я говорю, что сам поведу машину. Вы, ЦРУшники, может, и знаете все на свете о невидимых чернилах, но перед машиной совершенно беспомощны.
Дэйн поблагодарил его, и Хансен тут же пошел проверять шины. Я так и думал. Здравый смысл Хансена был не более чем маска, которую он носил для всего мира, – сердце его было полно европейского романтизма. Сначала он пытался действовать рационально, но я знал, что ничто в мире не удержит его от того, чтобы присоединиться к Дэйну и мчаться через пустыню следом за бандой головорезов.
Повернувшись ко мне, Дэйн сказал:
– Ахмед, спасибо вам за помощь. Как только смогу, я перешлю вам ваше вознаграждение.
– Спасибо, – горько проронил я. Я смотрел, как Хансен укрепляет дополнительные баки с горючим. Должно быть, ему было трудно удержать на лице усмешку.
Наконец грузовик был готов, и Дэйн с Хансеном забрались в кабину. Хансен завел мотор и взялся за рычаги. Тут я шагнул вперед, открыл дверь и забрался тоже.
– Рад, что вы переменили свое решение, – сказал Дэйн.
– Так же, как мистер Хансен, – отозвался я. – Я тоже не хочу принимать участия в убийстве. Вы не проживете в пустыне и дня, если с вами не будет опытного человека. Кроме того, я хочу быть уверен в том, что получу свое вознаграждение и премиальные.
Мы выехали из города и покатили по плоской каменистой границе Дешт-и-Кавир. Цивилизация осталась за спиной, впереди лежал выжженный солнцем пустынный пейзаж. Я твердил себе, что я дурак и что мои спутники сумасшедшие. Потом я решил, что не буду об этом думать. Я выказал себя таким же сумасшедшим, как Дэйн или Хансен. Делать было нечего, только ждать и гадать, какие плоды принесет это безумие.
Глава 15
Мы ехали вдоль каменистой равнины, ограниченной гранитными скалами. Солнце жарило с сумасшедшей силой, превращая кабину в раскаленную докрасна клетку. Я не мог ни положить руку на край окна, ни даже прислониться к дверце. Дуновение воздуха от нашего движения не приносило ни малейшего облегчения. Он был раскаленным и душным. И в довершение всех несчастий, двигатель грузовика тоже перегревался, обжигая нам ноги. Я чувствовал себя примерно так же, как медленно поджариваемый на углях кусок мяса. Я даже не мог вспотеть, потому что воздух был невероятно сухим.
После трех часов этой пытки мы остановились проверить шины и размять ноги. Кругом не было ни пятнышка тени, кроме как от нашего грузовика. Мы несколько минут передохнули в этой тени, потом загрузились обратно.
Все попытки разговора обрывались сами собой, потому что тут же начинало болеть горло. Мы сидели каждый сам по себе, страдая от жары и глядя на пустыню. В мертвом небе не было заметно ни малейшего движения, по земле не пробежало ни одно живое существо. Двигался только грузовик, да еще далеко впереди низкие серые горы дрожали в потоках раскаленного воздуха. В этом преддверии ада способностью движения обладали только грузовик да горы.
К закату мы одолели треть пути до Таббаса. Мы остановились на ночь, потому что продолжать движение после наступления темноты было опасно. Впереди лежали плохие места – сначала горы, потом трясина, потом песчаная и каменистая пустыня, а потом снова горы. И мы не могли не принимать в расчет вероятности того, что арабы каким-то образом обнаружили, что их преследуют, и уже выбирают лучшее место для засады.
Мы наскоро перекусили и легли спать. Избавление от солнечного жара было столь приятно, что я заснул
