полу под ковриком.
– Хорошо долетели, сэр? – осведомился Хосе с переднего сиденья.
– Да, сносно. Всегда приятно вернуться домой, даже если отлучался ненадолго. Как идут дела здесь?
– Обычная мыльная опера. Второй секретарь Хуарес снова выставил себя в дураках с дочерью посла Доминиканской Республики – вы не знаете, нельзя ли сказать это название покороче? – и, как обычно, об этом не знает только его жена. Первый секретарь Ширли Чомола беременна, мы полагаем, от садовника Фелюса. И еще несколько инцидентов.
– Словом, все идет, как обычно, – резюмировал Сантос. – Славно, славно. – Тут он вспомнил о человеке, лежащем под ковриком у его ног. – Пако, а ты как поживаешь?
– Добро пожаловать обратно, сэр, – сдавленным, но полным уважения голосом произнес Пако.
– Не вставай, – предупредил Сантос. – Подожди, пока мы не покинем зону аэропорта. Никто не видел, как ты садишься в машину?
– Нет, сэр. Меня тайком провели в гараж посольства, и с тех самых пор я лежу под ковром.
– Славно, славно. Потолкуем после.
Обогнув аппарель, они выехали на дорогу Белт-Паркуэй, ведущую в Манхэттен. Хосе уже определил, что их преследует старый «Понтиак». Вскоре слева показались кладбища Квинса, а за ними – уходящие под небеса здания Нью-Йорка.
– Ладно, Пако, – сказал Сантос. – Теперь можно и поговорить. Но не садись.
Откинувший коврик Пако оказался коренастым, смахивающим на штангиста индо-латинским парнем с бакенбардами в виде ятаганов, оканчивающимися у самого края бугрящейся узловатыми мускулами челюсти.
– Привезли? – поинтересовался он.
– Конечно, – подтвердил Сантос. – План должен выполняться.
Пако кивнул. При росте в пять с половиной футов в плечах у него были все три с половиной. Приехал он из провинции Мателоса, беднейшего района Сан-Исидро. Предки Пако уже две сотни лет возделывали землю имения Сантосов. Оба семейства связывали прочные отношения раб – хозяин, которые они берегли и лелеяли.
– Полагаю, вам следует знать, – сообщил Хосе с переднего сиденья, – что за нами следят.
– Ничего страшного, – отозвался Сантос. – Я допускал такую возможность. Пако, давай перейдем к делу.
Открыв свой «дипломат», Сантос отодвинул в сторону стопочку государственных секретов, служивших тут только прикрытием, и вытащил брезентовый мешочек, по виду весивший пару килограммов и стоивший на улице тысяч двести долларов, если предположить, что в нем содержится два килограмма почти стопроцентного (99,9) кокаина из поместья двоюродного братца Сантоса – Октавиано Маррани из провинции Кочибамба в Боливии.
– Знаешь, что делать? – осведомился Сантос.
– Знаю. Не волнуйтесь, босс.
– Легко тебе говорить, ведь ответственность за успех многомиллионнодолларовой операции лежит не на тебе, правда?
– Я знаю, что вам приходится нелегко, – подтвердил Пако.
– И к чему мне это делать? В конце концов, я ведь и так богат.
– Вы делаете это ради Сан-Исидро. Ради своей – и моей – patria.[6]
– Да, La Patria, – горько усмехнулся Сантос. – Ну, не странно ли, до каких крайностей может довести чувство патриотизма? Только подумать, что мы вытворяем!
Шофер Хосе свесился к ним через спинку переднего сиденья и поведал, шевеля усами:
– Эти люди по-прежнему следуют за нами.
– Я и не предполагал, что они отстанут, – ответил Сантос. – Ты можешь оторваться от них?
– Здесь, в Мидтаун-туннеле?
– Извини, я забыл. Когда сможешь.
Они выехали из туннеля в Манхэттен. «Понтиак» отстал машины на четыре. Все трое следили за ним в зеркальце заднего обзора, напустив на себя беззаботный вид, хотя на самом деле были встревожены. Когда доехали до Седьмой авеню, Хосе улучил момент и резко свернул направо, на миг скрывшись у преследователей из виду. Пако распахнул дверцу и выскользнул на улицу, крепко прижимая к груди мешочек.
– Теперь вези меня к «Годфри», – распорядился Сантос, как только Пако удалился.
Если бы действие разыгрывалось в Калифорнии, лимузин тут же развернулся бы и покатил прочь. Но поскольку дело происходило в Нью-Йорке, машина рывками поползла через город, потом снова в сторону центра, а на восемь машин позади повторял их изнурительные маневры лейтенант Глатц. Тем временем Пако, не замеченный пассажирами ни той, ни другой машины, подцепил нового преследователя. За «Понтиаком» от самого аэропорта следовал еще один автомобиль – коричневый «Форд-Фэрлейн» с помятой решеткой радиатора. У обоих его пассажиров обзор был не в пример лучше, и они видели, как из лимузина Сантоса выскочил Пако. Они сказали что-то своему водителю, и он затормозил. Выскочив из машины, они последовали за Пако на своих двоих.
Глава 8
Поездка междугородным автобусом до здания Нью-Йоркской Портовой администрации оказалась весьма тоскливой. Сидевший рядом с Хобом пожилой мужчина в засаленной зеленой парке всю дорогу толковал ему о машине, которой владел всего семь часов, пока его бывший пасынок не угробил ее. Отгородившись от старческого лепета, Хоб мысленно пересмотрел список людей, которым собрался позвонить с просьбой об одолжении, как только окажется в апартаментах Макса; поглядел за окно, как автобус по спирали устремляется вниз, к туннелю Линкольна. Начал думать о Милар. Утром, в кабинете адвоката, она выглядела воистину очаровательно. Вспомнил ласковое выражение ее лица в то утро, отдалившееся всего лишь на два с половиной года, когда в британском консульстве в Гибралтаре зарегистрировал свой брак с ней.
Проехав сквозь туннель Линкольна, автобус зарулил в тупик автовокзала при Портовой администрации. Как только Хоб сошел, на глаза ему попался невысокий, коренастый пожилой мужчина с суровым бесстрастным лицом, следивший за выходящими пассажирами, держа в руках табличку с надписью: «Хоб Дракониан».
– Хоб Дракониан – это я, – сообщил Хоб, подходя к нему.
Встречающий тотчас перевернул табличку, с другой стороны гласившую «Добро пожаловать в Нью- Йорк».
– Я – Келли, – поведал коренастый. – Макс заслал меня захватить вас.
Крепко сбитый Келли был одет в накрахмаленную хлопчатобумажную рубашку с маленькими лошадками по белому полю, оливковые полушерстяные слаксы и основательно надраенные простые коричневые туфли. Его бледные, тщательно выбритые щеки успели покрыться густой пятичасовой щетиной. От него исходил аромат сиреневого одеколона. Хоб тут же припомнил, что сиреневый одеколон все еще можно отыскать в старых парикмахерских делового района и Маленькой Италии. На мизинце Келли сверкал брильянтовый перстень, а на лице – маленькие, налитые кровью карие глаза. Хрипловатый голос с нью-йоркским акцентом звучал дружелюбно, но бесстрастно. Судя по виду, он принадлежал к числу людей, с которыми лучше не связываться. Впрочем, Хоб и не собирался.
Келли повел его к эскалатору. Поднявшись наверх, они вышли в сторону Девятой авеню. Под знаком «Стоянка запрещена» стоял сверкающий новехонький лимузин «Крайслер». Рядом, покачиваясь с пяток на носки и поигрывая резиновой дубинкой, стоял фараон.
– Спасибо, Дуган, – сказал Келли. – Я тебе очень признателен.
– Не за что, – отозвался фараон.
Келли открыл заднюю дверь лимузина для Хоба, заметив:
– Я и сам был фараоном. Сержант. Отдел убийств.
Они поехали в сторону центра, к одному из новых жилых домов около Линкольновского центра. Дверь
