– Я в восторге от него! – сказал Стэк. – С чего начнем?
– Первоначальные шаги я уже разработал, – с гордостью заявил Блаунт.
В этот момент Кромптону удалось перехватить контроль и крикнуть:
– Нет, я отказываюсь участвовать в этом и вам не позволю!
– Что это с вами? – спросил Блаунт.
– Да нет, – сказал Стэк, – это не я, это был Кромптон.
– А вы что – не Кромптон?
– Конечно нет. Я один из его компонентов. Мое имя Дэн Стэк.
– О! Рад познакомиться. Трудно поверить… То есть вы так похожи… А я Джон Блаунт.
– Я о вас все знаю, – сказал Стэк. – Я прошелся по файлам кромптоновской памяти.
– Тогда вам известно, что он сотворил со мной.
– Известно. И это не делает ему чести, – сказал Стэк. – Да и вообще он дерьмо порядочное. Господь свидетель, я не видел ничего, кроме тревог и мучений с тех пор, как он уговорил меня воссоединиться!
– Могу себе представить. Знаете, Дэн, вы мне нравитесь. Слушайте, я не прочь оставить вас при себе, если вас это устраивает.
– Еще как устраивает, – ответил Стэк.
– Мне ведь не с кем даже поговорить о моем деле, представляете?
– Уничтожение человечества – занятие, требующее одиночества, – согласился Стэк.
– Но мы должны отделаться от этого Кромптона.
– Точно. Вы читаете мои мысли. Что-нибудь сообразим. – Стэк хихикнул. – Раз уж мы займемся Кромптоном, прихватим заодно и Лумиса. Грош ему цена в базарный день!
– А вы интересно мыслите, – заметил Блаунт, обеими руками пожимая руку Стэка. – С вами будет приятно работать. А теперь пойдемте в мою комнату военных игр и займемся планом всеобщего уничтожения. Сначала я разделаюсь со всеми земными почтальонами. Хватит терпеть вечные задержки с доставкой моих важнейших посланий.
– Прекрасно, – сказал Стэк. – Пошли.
Глава 14
И в это мгновение произошел разрыв континуума. Он начался в виде мерцания, дрожания и сотрясений. Потом появились клубы желтоватого дыма, сгустившиеся в медведей коала, которые тут же попрятались под мебелью. Затем стены пошли пузырями и затрещали, кресла то вспыхивали ярким светом, то гасли.
Все это предвещало опасность вселенотрясения, которое изменяет все вокруг и, как правило, к худшему.
Комната преобразилась в римский Форум, в Башню торговцев, в застенок для предателей в Сан- Франциско, в торговый ореховый центр «Стакки» в Джорджии и наконец стала довольно небрежной копией греческого рекреационного зала из 2001 года.
В этом зале вокруг огромного стола из красного дерева сидели мужчины в ковбойских шляпах и черных шелковых масках.
Из потайной двери слева в зал стремительно вошел человек в серо-голубом костюме и теннисках. Это был Секюйль.
– Агр-р! – прохрипел Блаунт, и лицо его посерело.
– Да, – сказал Секюйль, – пришел час расплаты, Блаунт. Здесь собран Комитет по охране целостности повествования. Возможно, вам он лучше известен под названием «Архетип Бдительных».
– Бог мой, нет! – воскликнул Блаунт.
– Блаунт, вам действительно должно быть стыдно. Ваше вшивое Weltanschauung[40] никому не интересно. Это повесть о Кромптоне, а вы в ней всего лишь второстепенный персонаж.
– Но, черт возьми, – сказал Блаунт, – действующее лицо имеет право на самосовершенствование, не так ли?
Секюйль обратился к Бдительным:
– Джентльмены, думаю, вы тоже заметили: Блаунт из эгоистических побуждений сломал сценарий и, исказив сюжет, направил действие в нежелательное и невыгодное русло.
– Ясное дело, – подтвердил один из Бдительных. – Считаю, его надо вообще вымарать из повести.
– Блаунт, как вы хотите исчезнуть? – спросил другой. – В автомобильной катастрофе? В толпе во время коронации? Или примете снотворное?
– О, пожалуйста, не вычеркивайте меня! – взмолился Блаунт. – Простите! Я раскаиваюсь, я больше так не буду!
– Сомневаюсь, можно ли вам верить, – сказал Секюйль.
– Я буду хорошим! Вот увидите! Вы еще будете гордиться мной!
– Хм…
Блаунт не стал терять времени даром. Почувствовав, что ему предоставлена последняя возможность избежать вычеркивания из повести, он обратил все свое имущество в наличные, раздал их бедным и ретировался в ту самую пещеру Бхутан, где обитал Отто Градж, сын судьи О. Т. Граджа. Через несколько лет о Блаунте заговорили, как о Странном Монахе – так его прозвали за привычку пересчитывать свои зубы на людях. В этой повести вы больше не встретитесь с ним.
– Секюйль, не знаю, как вас благодарить, – сказал Кромптон. – Не могу ли я чем-нибудь помочь вам в вашей Игре?
– Вы уже помогли мне, Кромптон, – сказал Секюйль, – тем, что вляпались в эту забавную ситуацию, из которой я благополучно извлек вас, заработав таким образом пятьсот красных очков за три чистых броска. Вот так-то.
– Я очень рад, – сказал Кромптон.
– Ну, пока.
Секюйль запихнул «Архетип Бдительных» в большой коричневый конверт и направился к двери.
– Постойте! – вскричал Кромптон.
– Что такое?
– А что мне теперь делать? – спросил Кромптон.
– Прошу прощения? – удивился Секюйль.
– Да с этими Стэком, Лумисом и Финчем?
– Откуда мне знать? Это ваша история. Я только вспомогательный персонаж, не такой уж и важный.
– Секюйль, ну пожалуйста! Я не могу больше так!
– Вам, мальчики, остается только одно, – сказал Секюйль. – Сразиться друг с другом как следует, чтобы наступила наконец интеграция или один из вас взял бы верх над остальными силой.
– Да с тех пор, как мы встретились, мы только и делаем, что сражаемся, – сказал Кромптон. – И тихо сходим с ума.
– Это потому, что вы боролись старомодным способом внутреннего конфликта. А современная наука предлагает новейший метод – вывести ваши внутренние конфликты наружу и тогда решать их.
– Как это?
– К счастью для вас, Комитет универсальных методов и средств собрался на свою пленарную сессию и специально для вас изобрел устройство под названием «Имитатор внешних обстоятельств».
– Правда? Изобрели для меня? Это первый реальный шанс для меня во всей этой истории!
– Посмотрим, насколько он вам поможет. Но в любом случае, это будет ваш последний номер. Честно говоря, нам пора очистить сцену для следующего представления. Вы все согласны?
– Да! – воскликнул Кромптон.
– Да хуже-то не будет, – проворчал Лумис.
– Поехали, чего там! – прогремел Стэк.
Какой-то намек на согласие выразил даже Финч.
– Итак, вперед, вперед, вперед! И прочь отсюда! – сказал Секюйль.
И снова начался разрыв непрерывности, все поползло, словно размытые, снятые наплывом кинокадры
