Матильда и Бриан разминулись друг с другом. Это было не удивительно. Если императрица и ее спутники держались дороги, то Бриан и граф Роберт двигались окольными тропами, от одного дружеского владения до другого. По пути на северо-восток, к Уоллингфорду, они делали все возможное для укрепления своей армии.
Не прошли они и половины пути от Оксфорда до Уоллингфорда вдоль берега Темзы, как услышали о замечательном по своей дерзости бегстве Матильды. Им также сообщили, что разъяренный Стефан уже успел окружить Оксфорд и готовился к штурму этого нового оплота бунтовщиков.
После долгих споров лидеры восставших решили не идти на освобождение Оксфорда, оставив замок на произвол судьбы. Граф Роберт забрал Генриха с собой и отправился в Бристоль. Бриан же и сопровождавший его Варан продолжили путь домой. Другие лидеры оппозиции также вернулись в свои владения. Они следовали принятой в те времена тактике ведения боевых действий, обороняя свои замки зимой и начиная наступление весной, как только подсохнут дороги. Порой решающие сражения происходили и зимой, как то было у Линкольна, но это было, скорее, исключением. Все решалось весной, летом и осенью. Зимой же по всей стране воцарялось относительное затишье.
Никто не был рад временному миру больше, чем Бриан Фитц. Новость, которую он привез Элизе, укрепляла их пошатнувшиеся семейные отношения. Он не был отцом Генриха, так что нельзя было однозначно считать, что бесплодна именно жена. И врач не утверждал этого, перед супругами вновь забрезжила надежда.
Полный паралич власти, агония законов и охвативший страну беспредел породили вседозволенность. Все это, начавшись в новогодние праздники, продолжалось и в течение всего последующего года, умножаясь и приобретая все более мерзкие черты. Мораль и дисциплина были подорваны, и на смену им пришли голод и разгул преступности. Гражданская война оставила многие поля невспаханными, а еще больше – неубранными. Желудки крестьян сводило от постоянного недоедания. Вельможи не жаловались на отсутствие куска хлеба, но их сундуки стремительно пустели. Чума голода и насилия обрушилась на такие крупные города, как Лондон, Йорк, Бристоль, и на небольшие деревушки. Население королевства находилось на краю гибели. К весне война вновь разгорелась, разоряя по пути пшеничные поля и фермы, выжигая дотла города и поместья. Те, кто оказывался ограбленным более сильным соседом, выходил с ножом на большую дорогу и пополнял собой ряды бандитов. Крестьяне переняли у баронов девиз «Каждый сам за себя».
Замки переходили из рук в руки. Разбой на дорогах стал обычным делом. Населению приходилось в ответ формировать отряды самообороны, которые отвечали на насилие не меньшими зверствами. За каждого убитого путника, обнаруженного в придорожной канаве, вешали одного из ранее пойманных преступников. Но линчеватели были такими же неразборчивыми, как и разбойники. Казнили тех, кто первым попадал под руку. И было неважно, виновен ты или нет. Женщины и дети не составляли исключения.
Королевство ныне напоминало грубостеганое лоскутное одеяло со швами из многочисленных дорог и рек. Бароны совершали набеги на соседние поселения, а жители деревни отвечали засадами и убийствами. Это походило не на войну, а на всеобщий дикий разбой. Люди верили самым нелепым слухам, подвергая сомнению достоверные сведения. В этой жизни теперь не стало ничего святого, вчерашний друг завтра мог оказаться смертельным врагом.
В этом году лидеры враждующих армий встретились лишь однажды. В июле король Стефан неожиданно приступил к осаде уильтонского замка. Битва оказалась повторением Линкольна, и войска роялистов вновь были разбиты. Король и его брат епископ Генри бежали. Многие рыцари попали в плен, но Стефану, тем не менее, удалось уговорить остатки своей армии вернуться. Король был вынужден направиться в Кент, свою самую надежную твердыню, но здесь с тревожными вестями его встретила королева.
Она получила из двух источников сведения, что Жоффрей де Мандевилл, граф Эссексский и констебль Лондона, намерен перебежать к императрице. Если бы это случилось, то скорее всего и графства Эссекс и Гертфордшир перешли бы на ее сторону, поскольку в них Жоффрей был главным судьей. Его следовало остановить, и немедленно.
Но легче сказать, чем сделать. Стефан немного побаивался констебля Лондона, и не без основания. Жоффрея нигде не видели без телохранителей. Кроме того, он был весьма популярен в народе, и если арест состоится в Лондоне или Вестминстере, то возмущенные толпы сметут все на своем пути.
Но Жоффрея можно было задержать не на его территории. У себя вспыльчивый граф мог без раздумий обрушить стол на голову своего монарха. Следовало обезопасить себя, встретившись там, где стола под рукой де Мандевилла могло и не оказаться.
Следуя совету королевы, Стефан приказал своему двору переехать в Сент-Олбанс, что находился в двадцати милях севернее Лондона. Расположенный на границе Гертфордшира, основанный еще римлянами, городок, казалось бы, гарантировал Жоффрею полную безопасность. Ничего не подозревая, он приехал сюда по приглашению короля в сопровождении отряда из дюжины суровых рыцарей.
В Сент-Олбансе было намечено провести Большой совет. Обычно он занимался вопросами военной стратегии, а также болтовней и довольно мрачными шутками. Совет мог собраться по различным причинам: по просьбе группы дворян, желавших пообщаться в узком кругу, или по желанию короля. Для Стефана это был удобный повод уточнить список своих сторонников. Жоффрей де Мандевилл то фигурировал в нем, то исчезал. Сейчас он ехал в Сент-Олбанс, намереваясь окончательно прояснить свою позицию по отношению к обоим претендентам на престол. От Стефана и от Матильды он получил уже довольно много, но Жоффрей был ненасытен, он желал большего. Своим спутникам он приказал держаться настороже, но сам вошел в зал, где уже шло заседание Большого совета, шагом уверенного в себе и знающего себе цену человека. При его появлении наступило молчание. Коротко кивнув королю и поклонившись остальным вельможам, граф Жоффрей произнес своим густым, грубым голосом:
– Я знаю, что по стране обо мне ходят самые мерзкие слухи, и догадываюсь, кто их распускает. Это ничего не меняет, я всегда поступаю так, как считаю нужным. Возможно, я наиболее верный королю человек в этом зале. Или наименее лояльный. Кто из вас обладает даром прорицателя, чтобы принять или опровергнуть мои слова? Никто. Ни один человек на свете не может предугадать моих поступков. Смотрите, я сейчас на глазах короля почесал свой зад. Признайтесь, кто из вас ожидал этого? Никто. Тогда нечего трепать языками, болтая о моей якобы измене.
Его дерзкие слова были встречены возмущенными криками и, как ни странно, одобрительным гулом. Друзья Жоффрея орали, что, мол, они и не собираются обвинять графа Эссексского. Кому же тогда, к дьяволу, доверять? Противники не оставались в долгу, припоминая Жоффрею все его грехи и то, что он уже переходил однажды на сторону императрицы, погнавшись за новыми владениями. Его намерения были ясны как день, и нечего считать, что другие якобы блуждают во тьме.
Все были так взволнованы, что никто не заметил, как Стефан обменялся многозначительным взглядом со стражниками, стоявшими у дверей.
Большой совет завершился, как это зачастую бывало, так ничего толком не решив. Бароны поклонились своему королю и пошли к выходу из зала. Жоффрей, все еще разгоряченный спорами, неожиданно обнаружил, что идет в окружении своих противников, в то время как его сторонники уже вышли наружу. Встревоженный, он было торопливо пошел к двери, как вдруг король окликнул его:
– Жоффрей, подождите минуту.
Граф повернулся, и в тот же момент стражники вытолкали из зала его телохранителей, немедленно закрыв дверь на засов. Те немногие из сторонников Жоффрея, кто еще оставался в замке, были прижаты к стенам остриями мечей. Операция оказалась крайне простой, но она удалась на славу.
Стефан поднялся с кресла, наливаясь багрянцем гнева.
– Вы арестованы, граф Эссексский, как потенциальный предатель. Ваше лицемерие никогда не обманывало меня. Вы будете вздернуты на одном дереве с другими изменниками. Я немало дал вам в прошлом, но Матильда оказалась вдвое щедрее. Проглотив все это как акула, вы вновь изголодались от жадности и решили в очередной раз перейти на мою сторону. Ныне вы опять ищете союза с Матильдой. Что ж, сэр, скоро вы вдоволь будете качаться взад-вперед – на виселице!
