стартовом капитале, но он будет далеко не так велик, как то, что предлагаешь ты. В свою очередь я обещаю никогда не вмешиваться в американские операции «Глобал» и в другие тоже.
– Ты говоришь, – медленно сказала Роза, – что в обмен на европейскую территорию для дорожного чека ты отказываешься от всех других претензий на имущество Франклина?
Мишель проглотила комок. «Это ли я действительно имею в виду?»
– Да, – услышала она собственный голос. – Но всю прибыль по чекам я буду оставлять себе. И я могу использовать имя «Глобал».
Розу передернуло при мысли об использовании имени компании. Тем не менее, она ощутила выгоду. Мишель уходит в сторону с ее дороги.
– И какой капитал ты имеешь в виду?
– Два миллиона долларов.
– Два миллиона и использование имени «Глобал»? – Роза засмеялась. – С таким же успехом можно просить Луну и звезды.
– Хотя ты и не веришь, я не виновата в отказах банков Франклину, – тихо сказала Мишель. – Я хотела успеха, Роза. Я была такой же частью «Глобал», как и он. Я заслужила право использовать имя.
– В той степени, в какой это отвечает моим интересам!
Мишель взяла свою сумочку.
– Значит, нам больше не о чем говорить. Пусть твои юристы пришлют мне остальные бумаги, касающиеся оценки имущества Франклина.
Роза напряженно думала. После смерти Франклина, ожидая пока британское правосудие позволит ей привезти тело домой, она звонила директорам банков, с которыми имел дело Франклин. Все выражали соболезнование, но когда дело доходило до объяснения причин отказа, каждый молчал как стена.
Мишель была права. Чеки провалились в Англии. Но если это так, где она намерена их продавать? На континенте? «Глобал» там представляли очень слабо. Поэтому что реально теряет Роза, позволяя ей использовать имя компании?
– Мишель, – окликнула Роза. – Может быть, это возможно.
«Если она возьмет на себя донкихотскую задачу попытаться заставить дорожный чек заработать, она неизбежно провалит дело. Когда это случится, ни она, ни ее ребенок – уже не будут никогда больше иметь никаких претензий к «Глобал». Напротив, когда она будет беспомощно барахтаться, все увидят, что я имею превосходство. И я верну европейскую территорию по статье о реверсии, то есть обратный переход имущественных прав к первоначальному собственнику».
– Я слушаю, Роза, – тихо сказала Мишель.
– Какой срок для ссуды тебе кажется приемлемым?
– Три года.
– Нет, это слишком много. Я на этом очень много потеряю. Максимальное, что я могу предоставить – это миллион долларов, который должен быть возмещен за 12 месяцев.
Мишель закусила губу. Все ее подсчеты и проекты показывали, что миллион – минимум, в котором она нуждается. Но года для возмещения может оказаться недостаточно.
– Восемнадцать месяцев, – подсчитала Мишель, решая. – Но мне понадобится печатная форма дорожного чека и образец корректуры.
Роза ожидала этого.
– А мне нужна будет плата за использование тобой имени «Глобал». Скажем, пятнадцать процентов?
Мишель потрясла головой.
– По стандартам – семь процентов, Роза. Ты же знаешь это не хуже меня.
– Очень хорошо. Но в этом случае, я настаиваю, чтобы «Глобал» получила процент с оптовых продаж. Ссуду ты можешь выплатить из чистого дохода.
Мишель почувствовала, будто натолкнулась на стену. Условия, предложенные Розой, не оставляли ей никакого запаса на ошибку, ничего, к чему можно было бы обратиться в крайней нужде.
– Хорошо, – согласилась она. – «Глобал» получает оптовые выплаты.
– Тогда принято. Наверное, ты позвонишь своим юристам, чтобы сказать, что мы заключили соглашение.
– Позвоню, когда увижу документы. Роза улыбнулась.
– Даю тебе слово, что контракт будет отражать точно то, что мы решили. И ты понимаешь, секретность условий остается.
Мишель кивнула. Она собиралась уходить, когда ее лицо исказилось болью.
– У тебя все в порядке? – быстро спросила Роза. Мишель провела рукой по животу.
– Все прекрасно… Ребенок толкается. Если ты не возражаешь, я пойду домой, я очень устала…
– Конечно.
Но почувствовав своего нерожденного ребенка, Мишель подумала:
«Радость моя, что я потеряла и что я делаю? Что с нами будет?»
