Ошарашенная, Катя смотрела, как они уходят. Розмари по-свойски положила руку на плечо Теду. Она все еще смотрела им вслед, хотя дверь за ними уже закрылась. Потом она повернулась к кофейному столику и начала собирать пузырьки, тюбики и бинты. Все это она сложила в шкафчик в ванной комнате и вернулась, чтобы отдохнуть. Только тут она заметила бросающийся в глаза желто-черный конверт компании «Вестерн юнион», на котором была напечатана ее фамилия. Тед и не подумал сказать ей об этом конверте.
Была глубокая ночь. Светящиеся стрелки будильника показывали примерно три часа. Катя протянула руку и зажгла еще одну свечу, добавив ее к тем, которые она выстроила перед пустым камином. Свежий фитиль трещал и вспыхивал, потом пламя стало гореть ровно, отодвигая тьму в гостиной.
Она села перед мраморной окантовкой камина, глядя на желтый бланк телеграммы, печатные буквы которой покачивались при свете свечи.
«Я даже не знала, что он уехал в Париж или отправится в Швейцарию. Господи Иисусе, я ведь совсем его не знаю».
Телеграмма пришла от Арманда Фремонта. Это имя вернуло в ее памяти события десятилетней давности. Тогда ей было всего двенадцать, наступила весна и они с отцом находились в Бейруте. Она вспомнила роскошный отель, гостиницу «Сент-Джордж» – так она называлась – и приятного человека, который подошел к отцу, когда они вошли в дверь, поприветствовал его и улыбнулся ей.
– Вы, наверное, очаровательная мадемуазель Катерина, – произнес он, наклонился и поцеловал ей' руку.
Катя на всю жизнь запомнила, как с его губ скатилось ее имя, произнесенное с типично французским акцентом, как чудесно она почувствовала себя дамой от его любезного обращения. С тех пор она просто влюбилась в Арманда Фремонта, лучшего друга своего отца.
Позже, когда прошла целая вечность, отец привел ее в «Восточный салон» – импозантный зал, покрытый красным и черным лаком, разделенный богато украшенными китайскими ширмами, на которых были изображены покрытые туманом горы, драконы и мелкие птички, прячущиеся в густой листве деревьев. Официантки были одеты в подбитые мехом шелковые платья, а таких сладостей она никогда раньше не пробовала. Катя была так очарована, что вздрогнула, когда кто-то назвал ее имя.
– Привет, Катерина!
Опять перед ней стоял он, высокий, потрясающе красивый, под взглядом его черных глаз она краснела и чувствовала себя скованно.
Катя пришла в ужас, когда ее отец извинился и пошел звонить по телефону. Голос Арманда Фремонта, казалось, доносился издалека, хотя он сидел напротив нее.
– Катя, не расскажете ли вы кое-что о себе? – спросил он ее. – Например, о том, что вам нравится делать, что вам хотелось бы посмотреть здесь?
Катя вся зарделась и тихо пробормотала что-то непонятное.
– Так не годится, – твердо заявил Арманд. – Очаровательные молодые дамы вроде вас должны четко говорить джентльмену, что они хотят делать.
«Хорошо вам говорить это!» – подумала про себя Катя. Она была неуклюжим подростком с костлявыми руками и ногами, выше многих юношей, которые никогда не приглашали ее на танцы, когда приходили на «социальные мероприятия» из колледжа Святого Матиаса. И одна из причин, почему она бормотала, заключалась в том, что Катя неловко чувствовала себя из-за проволочных выпрямителей на зубах.
– Ну, ладно, – продолжал Арманд. – Возможно, я сам предложу что-нибудь. Я очень хотел бы, чтобы вы посетили сегодня мое казино. Вы окажете мне такую честь, Катя?
Купаясь в розовых, голубых и пурпурных отсветах, «Казино де Парадиз» словно поднималось прямо из моря. Когда Катя впервые переступила его порог, ей показалось, что она попала в сказочный мир тысячи и одной ночи. От женщин в вечерних туалетах исходил запах тонких духов, на них сверкали драгоценности, когда они проходили под громадными хрустальными люстрами. Смех и восхитительный шепот каскадами прокатывались под вручную расписанным потолком, от невидимого оркестра лилась музыка. Кате больше всего запомнился момент, когда она неожиданно остановилась в середине огромного холла и замерла. Закинув голову назад, она разглядывала богатую художественную роспись, такая же восхищенная, как первые астрономы, увидевшие на небе созвездия. Казалось, вокруг нее закружился весь мир…
Когда она была подростком, Катя увлекалась журналами мод, внимательно изучая любой попадавшийся ей под руку. В большинстве этих журналов печатались сплетни и светская хроника. Таким косвенным путем она держала в поле зрения Арманда Фремонта. Он всегда был одет в вечерний или обеденный костюм. Его фотографировали либо внутри помещения, либо на территории «Казино де Парадиз», всегда с очаровательной молодой женщиной, совершенство которой вызывало у Кати ревность. Катя размечталась и гадала, каково будет ей снова оказаться в сказочной обстановке, еще раз увидеть Арманда и снова пережить момент, который она испытала, когда он позволил неуклюжему подростку почувствовать себя принцессой. Но шли годы, и этого не происходило. Она больше не ездила в Бейрут, и открытки Арманда, которые он посылал к Рождеству и к дню ее рождения, приобрели характер посланий от заботливого, но полузабытого незнакомца.
Катя налила себе остатки горячего шоколадного напитка, подтянула коленки к подбородку, прижалась щекой к пушистой ткани старого банного халата. Рядом с телеграммой она положила фотографию, где она была снята вместе с отцом. Это было четыре года назад, когда он по делам прилетел в Сан-Диего, а она поехала на поезде, чтобы встретиться с ним в Ла-Джолле. Фон на фотографии захватывающий: подковообразная бухта с голубой водой и белым пенистым прибоем, а в отдалении скалы, изрезанные бухточками и арками, где морской прибой пробил камень. Но судя по своему невеселому выражению на фотографии, как помнилось Кате, она не заметила прелести окружающего пейзажа. Ее лицо на фотографии дышало гневом.
Ее мама умерла, когда ей исполнилось десять лет. Ребенком Катя проводила летние месяцы в Нью- Гемпшире и на Кейп-Коде, а зимы в Вайле или Аспене. Хотя отец редко приезжал во время ее каникул, она не отдавала себе отчета, как скучала по нему, потому что была окружена двоюродными братьями и сестрами.
Хотя Катя горевала, когда болезнь неожиданно унесла ее маму, в глубине души она понимала, что тут ничего не поделаешь. Первые несколько месяцев отец ежедневно заезжал за ней в школу Лоури на Медисоне, и они вместе ехали в машине домой на Парк-авеню. Но потом к школе стали подъезжать служащий и шофер отца, и вечерние обеды превратились в нудное дело, когда бездетная экономка изо всех сил старалась развлечь разговорами озадаченную, напуганную, чувствовавшую себя все более одинокой
