Он улыбнулся. И, несмотря на то, что весь его вид: уверенность в себе, одежда, непринужденность – все свидетельствовало о потомственном богатстве и аристократизме, не говоря уж об искушенности, которую она научилась в свое время распознавать, он не был парнем с обложки журнала.
Нет, от парней с обложки журнала отделаться легче всего.
У этого же мужчины пшеничного цвета пряди были зачесаны назад, но не с помощью расчески, а скорее пальцами, и ниспадали неровными волнами на воротник. У него был широкий, искривленный в полуулыбке рот и умопомрачительная ямочка на левой щеке, левая же бровь была рассечена посередине шрамом, а глаза были золотистыми, с разбегавшимися вокруг лучиками тонких морщинок.
Он, очевидно, часто улыбался.
Нос с горбинкой свидетельствовал о том, что по крайней мере однажды он был у него сломан, но это сделало его и без того мужественный образ еще колоритнее. Он был крупнее ее последнего возлюбленного, но это было так давно, что Дэни, собственно говоря, уже и не могла припомнить, приходилось ли ей тянуться на цыпочках, чтобы поцеловать его. Чтобы поцеловать этого парня, ей наверняка пришлось бы тянуться на носочках вверх, хотя как-то смешно даже думать об этом.
– Со мной все в порядке, – повторила Дэни, надеясь, что многократное повторение фразы магически все уладит. – Правда, лучше не бывает. – Ну вот! Теперь она выставила себя конченой идиоткой.
Господи, нервничая, она всегда несла вздор.
Он с улыбкой взял ее за локоть. У него была крупная ладонь, теплая и сильная, впрочем, как и все остальное в нем. Ему пришлось нагнуться, потому что рост у него был далеко за метр восемьдесят. Отметив это, Дэни не могла не отметить и все остальное. Телосложение – под стать росту, атлетическое, не накачанное на тренажерах, в общем, такое, что при других обстоятельствах, она захлебнулась бы в восторге.
Но она и так уже в достаточной мере оконфузилась, не хватало только завизжать по-поросячьи, так что она потупила взгляд, чтобы не смотреть ему в глаза. Это должно было помочь, если бы в результате взгляд Дэни не наткнулся на пугающе выпирающее из его брюк мужское достоинство.
Он непринужденно, одним мягким движением поставил ее на ноги и продолжал поддерживать, отчего в ней начали просыпаться давным-давно позабытые ощущения. Что ж, он был привлекательным, но в то же время удивительно, чрезвычайно… мужественным.
И будто для пущей убедительности он заглянул ей в лицо, и, о Боже, эти проницательные темно-золотистые глаза проникали в самую ее душу и, похоже, могли видеть ее насквозь.
Если это так, то она серьезно влипла.
Вокруг них, в украшенном веточками омелы зале, веселилась и шумела толпа праздных гуляк. Ей никогда не нравились подобные сборища. Дэни скорее согласилась бы на визит к стоматологу в какой-нибудь захудалой клинике, чем наряжаться и любезничать с этими богатыми пустозвонами, но она уже использовала эту отговорку в прошлый раз.
Поэтому она и оказалась здесь и опиралась на руку человека, принадлежавшего к этому весьма распущенному, по ее мнению, обществу. Она едва доставала до его плеча, из-за чего ей приходилось тянуться вверх, с трудом балансируя на одном каблуке.
Мужчина улыбнулся. Одет он был с лоском – в великолепно скроенные черные брюки и гармонировавшую с цветом его глаз мягкую рубашку цвета виски, которые явно были сшиты на заказ под его высокую мускулистую фигуру.
Они явно относились к разным группам налогоплательщиков.
– Давайте подыщем вам место, где вы смогли бы присесть, – сказал он. – В такой хороший вечер не хочется никуда спешить.
Дэни показалось, что он вообще не очень тороплив. В его поведении чувствовались непринужденность и расслабленность.
«Какой все-таки красавец!»
– Со мной все в порядке, спасибо.
– Хотите что-нибудь выпить?
После чего он, вероятно, постарается как можно скорее исчезнуть. Дэни знала, что с его стороны в этом нет ничего личного. Просто она не та женщина, которая могла бы надолго удержать такого мужчину, как он, хотя у нее возникло мимолетное желание, по крайней мере, один раз ухитриться повести себя подобно матери и поддаться чувственному порыву.
А больше всего ей хотелось хоть на мгновение оказаться с ним под веткой омелы[1]…
– Почему вы не веселитесь вместе со всеми? Не пьете, не танцуете или?… – Дэни запнулась, по привычке подбирая подходящую обтекаемую формулировку. – Не используете по максимуму шанс с омелой?
В его глазах заплясали веселые искорки.
– Вероятно, мне просто не с кем использовать этот шанс. – Повернув голову, он взглянул на веселившуюся толпу, и Дэни незаметно для него шлепнула себя рукой по лбу. «Не используете по максимуму шанс с омелой?» Неужели она так и сказала?
Когда он снова повернул к ней голову, она заставила себя улыбнуться.
– Так как насчет того, чтобы выпить что-нибудь?
– Да, спасибо. Все равно что, – ответила она, отпуская его.
Пусть очаровательный незнакомец уходит, она выкинет его из головы. Сама же в любом случае останется и пустится во все тяжкие, даже если потом будет очень плохо. Дэни ненавидела все сборища, которые мать устраивала в свою честь. Сегодняшний прием Сандра устроила, чтобы отпраздновать свое последнее приобретение – четвертое или пятое? – в общем, очередного жениха, и настояла на том, чтобы дочь непременно побывала на этом мероприятии.
Что ж, вот она, Дэни, присутствует здесь, хотя могла бы праздновать где-нибудь собственный успех, поскольку сегодня, наконец, получила долгожданное повышение и превратилась из простого специалиста по уходу за млекопитающими в главного. Браво, Дэни! Но ее праздничной коробке мороженого придется подождать. Итак, очаровательный незнакомец отправился в бар за напитком для нее, а она, припадая на одну ногу, пересекла зал, чтобы предстать перед взыскательным взором матери.
Здание было новым – сплошь сталь и стекло, одна стена состояла из окон с видом на предангарную площадку с выстроившимися в ряд реактивными самолетами стоимостью в миллионы долларов каждый. Кроме того, из окон открывался потрясающий вид на вырисовывавшиеся на горизонте вечерние огни Лос-Анджелеса. Это место принадлежало компании «Скай-Хай эйр», предлагавшей роскошное чартерное авиаобслуживание баснословно богатым клиентам, а ее мать теперь стала действительно сказочно богатой. Разительное отличие от стоянки для жилых автоприцепов, где им приходилось прозябать в начале самостоятельного жизненного пути матери.
Дэни, прихрамывая и при этом, пытаясь сохранять невозмутимый вид, шла по залу, сопровождаемая недоуменными взглядами окружающих. Да, в багажнике ее автомобиля нет запасной пары обуви, и волосы у нее непослушные, ну и что? Она пришла сюда, чтобы поддержать мать, а не вспоминать печальный опыт школьных вечеринок.
Но, как и в высшей школе, те из немногих молодых людей, чьи взгляды были обращены в ее сторону, смотрели сквозь нее, как будто… как будто она была пустым местом. Приятно было сознавать, что ее котировки по шкале соблазнительности все так же высоки.
За исключением того, что все было, как раз наоборот.
Ладно, возможно, обувь и волосы действительно много значат, по крайней мере, для этих людей, которые, наверное, ни дня не проводили без идеальной прически. Дэни ощущала эксцентричность своего поведения, но более всего свою неуклюжесть и непривлекательность, и, тем не менее, продолжала движение вперед. Она могла сделать это. Могла улыбаться, изображать веселье, а позже в качестве награды разделаться с припасенным вкуснейшим мороженым от «Бена и Джерри».
«Решительная» – такой будет эпитафия на ее надгробии.
От собравшейся впереди группы с присущей ей элегантностью и грацией, которые не унаследовала Дэни, отделилась мать. Сандре Питерсон, которая была одной из самых богатых и влиятельных женщин Лос-Анджелеса, приходилось оберегать свою репутацию. Благодаря череде браков и удачных разводов она каждый раз все выше поднималась по социальной лестнице, прежде чем достигла нынешнего положения.
Темные волосы Сандры, как всегда, были тщательно уложены, обрамляя великолепное, ухоженное лицо. Улыбка казалась достаточно искренней, что явилось сюрпризом для Дэни, которая полагала, что Сандра всегда говорила о ней, как о слегка чокнутой. Так мать воспринимала образ жизни дочери.
По обе стороны от матери вышагивали ее приемные дети от предыдущего брака с каким-то итальянским графом. Им обоим, Тони и Элизе, было за двадцать. Одетые с иголочки, они шли с высоко задранными носами. Поскольку они слишком многое переняли от своего отца и редко разговаривали с простыми смертными, включая, а может быть, в особенности включая Дэни, она сначала обратилась к матери:
– Привет, мама.
– Дорогая. – И, к удивлению Дэни, мать расцеловала ее в обе щеки.
Тони и Элиза улыбнулись, хотя улыбкой это можно было назвать с натяжкой. Возможно, их душила мысль о сокращении доходов. Или, может быть, они и в самом деле испытывали к ней неприязнь. Хотя скорее всего сказывалось томительное ожидание того дня, когда попечители передадут им право распоряжаться доверительными фондами, размеры которых так велики, что их не истратить за всю жизнь. Да и за жизнь их детей тоже.
Или, может быть, за жизнь их внуков…
Примерно год назад, или около того, Дэни предложила этим двум не обремененным работой отпрыскам графской фамилии заняться филантропией. Они уставились на нее, выпучив глаза и широко разинув рты, так что Дэни практически увидела хомячков, крутивших колеса внутри их мозгов.
«Отдавать деньги?!» – ужаснулись они. Ведь у них никто никогда не отнимал деньги, так с чего бы отдавать их кому-то?
Когда их отец узнал, что у него рак, и заявил, что собирается оставить Дэни часть своего имущества, все были потрясены. Но он умер, так и не оформив нового завещания. Суд по делам о наследстве предоставил каждой стороне восемнадцать месяцев для оспаривания прав наследования, чего Дэни делать отнюдь не собиралась. Она пробивала себе дорогу собственным трудом. Но пока не истекли восемнадцать месяцев, люди все ждали от нее каких-то действий, перешептывались за ее спиной, находили ее отказ от денег, по меньшей мере, странным.
Когда она поприветствовала сводных брата и сестру, их губы едва скривились, не обозначив на лицах ни единой смешливой черточки или морщинки, никаких эмоций.
Тем временем Сандра придирчиво рассматривала Дэни.
– Вперед, мама. Скажи все, что думаешь.
– Я не была уверена, что ты придешь, с учетом того, с какой ненавистью ты относилась ко мне в последнее время.
– Я никогда не испытывала к тебе ненависти.
– Как только я стала богатой, ты перестала признавать меня.
Что это? Обычный женский прием по искажению фактов? Что ж, ее мать была мастером по извращению фактов в свою пользу.
– Я просто попросила, чтобы ты перестала управлять мной с помощью свалившихся на тебя денег, а ты в ответ отреклась от меня.
– Управлять тобой с помощью моих денег? – Сандра покачала головой и отпила шампанское из своего фужера. – Ничего себе.
– Но было именно так.
– Хорошо, пусть будет так. Моя вина, признаю. Я хотела, чтобы моя дочь носила нормальную одежду, училась в достойном колледже, имела нормальную работу…
– У меня нормальная одежда – Сандра фыркнула.
– Этому платью, по меньшей мере, четыре года. Не говоря уж о том, что оно куплено в магазине готовой одежды.
Не четыре, а пять лет, но какая разница? Хорошо, что оно все еще ей впору.
