автокатастрофе”.
Вот он какой был, Макс. Каро нежно дотронулась до фотографии. Он был такой живой на этом снимке.
— В своей жизни я любила по-настоящему только его одного.
— Ты мне рассказывала.
— Но не сказала главного. У нас должен был быть ребенок.
Каро мысленно мгновенно перенеслась в Англию, в полицейский участок, где ее допрашивали, а потом на улицу, где под ней разлилась лужа крови.
— Мне очень жаль, мам, что так получилось.
— Нет. У меня вышло иначе. Ребенок остался. Это ты и есть.
Каро не могла пошевелиться.
— Так, значит…
— Да.
— А мой отец? То есть не отец, а Бартон. Он знал?
Слова срывались с губ, как мыльные пузыри из трубочки забавляющегося ребенка, и разлетались по воздуху, а диалог был словно написан каким-то неведомым сценаристом, настолько он был нереален.
— Бартону я ничего не сказала. Макс погиб до того, как стало ясно, что я беременна.
И вдруг в Каро проснулся вулкан.
— Значит, всю мою жизнь я считала отцом совсем не того человека, ты обманывала всех нас…
На какое-то мгновение Каро забыла, что ее мать смертельно больна.
— Как ты могла?! Столько лет лгать…
— Бартон помог мне вырастить тебя. Ты для него родной ребенок. Он тебя любит. Я сочла, что так будет лучше для всех.
Покинув спальню матери и выскочив из дома, Каро долго не могла успокоиться. Ее охватило ощущение невыносимой потери. Она уже больше не Каро Эндрюс. Архитектор величественных зданий в Нью-Йорке — Бартон Эндрюс — чужой ей человек, а его жена — ласковая Мэг и чудесный мальчик Адам — вовсе ей не родные.
Зоэ вот-вот умрет, и она останется совсем одна на свете. Но если все это так, то узнать хоть что-то о своем истинном отце было необходимо.
Продрогшая во влажной сырости сада, она возвратилась в дом, вошла в спальню. Альбом лежал на одеяле, раскрытый на той же странице. Каро сначала испугалась, но потом услышала тихое дыхание Зоэ. Измученная женщина забылась коротким сном.
Каро осторожно взяла альбом, принялась вглядываться в фото Макса.
Каролин
— Я не хочу туда! Не хочу! — капризничал Александр.
Каролин готова была встряхнуть его как следует и отпелепать.
— Мы должны. Зоэ хочет тебя увидеть. Там будет совсем неплохо. Большой телевизор, много каналов, больше, чем здесь, в Нью-Йорке. Вы с Флавией вдоволь нащелкаетесь пультом.
Мальчик вздохнул.
— Ну ладно, — произнес он со вздохом. — А мне придется целовать бабушку?
Каролин вздрогнула, едва не замахнулась на мальчика, но вовремя остановилась. Она опустилась перед маленьким сыном на колени, обняла его.
— Нет, конечно. Ты не обязан ее целовать.
Солнце уже закатилось, когда Каролин с Александром подъехали к дому Зоэ. В сумерках он выглядел мрачным. У Каролин отчаянно забилось сердце. Сдерживая охвативший ее озноб, она, потянув за руку мальчика, заторопилась к крыльцу, нажала кнопку звонка. Дверь отворила Флавия.
— Как она сегодня?
— Опять были сильные боли. — Флавия перевела взгляд на Александра. — А ты все растешь, парень. Хочешь поиграть со мной в карты?
Она взяла малыша за руку и повела в гостиную. Каролин поглядела им вслед и слегка позавидовала. Они отлично ладили друг с другом. У нее это получалось хуже.
Зоэ с закрытыми глазами лежала в кровати. Рука ее покоилась на старом альбоме для фотографий в зеленом переплете.
— Мама? — тихонько окликнула ее Каролин.
Пробуждение Зоэ было болезненным. Лицо скривилось в страдальческой гримасе. Потом ее ресницы затрепетали, веки приподнялись.
— Привет, дорогая.
— Как самочувствие?
Зоэ коснулась протянутой к ней руки дочери.
— Замечательно. Я так рада твоему приходу. Собираюсь показать тебе одну картинку.
Она попыталась приподнять с одеяла альбом, но он был слишком тяжел. Каролин поставила его перед Зоэ, чтобы та могла видеть, и стала медленно переворачивать страницы в обратном порядке, постепенно углубляясь в прошлое.
На снимках запечатлелись вечеринки и лыжные прогулки, празднования Рождества и круизы. Зоэ с длинными волосами. Зоэ с бокалом шампанского. Зоэ, которой на снимке меньше лет, чем сейчас ее дочери.
— Какая же ты здесь красивая! — воскликнула Каролин.
Зоэ слабым движением руки остановила ее. Каролин перестала перелистывать страницы альбома. Наманикюренный длинный ноготь со значением уперся в одну их фотографий.
— Это он, — сказала Зоэ.
Каролин нагнулась, приглядываясь к снимку.
— Кто это? — поинтересовалась она, скорее из вежливости.
На фотографии она увидела светловолосого молодого мужчину. Он стоял вполоборота к камере и улыбался, смущенно, словно стесняясь, что попал в объектив.
— Твой отец.
— Нет, — поправила мать Каролин. — Это не папа.
Она перевернула альбом к себе, нашла нужную страницу с изображением Бартона и показала Зоэ:
— Вот мой отец!
Но Зоэ отрицательно мотнула головой, причем, очень решительно.
Каролин встала и прошла на кухню, где Флавия развлекала маленького Александра.
— Флавия, — встревоженно сказала Каролин. — У Зоэ что-то нехорошо с головой. По-моему, она бредит.
Флавия резко вскочила, выронив карты. Александр тут же захныкал.
— Успокойтесь, Каролин. Это, наверное, от лекарств. Она очень много приняла их сегодня. Я пригляжу за ней. Не надо так переживать.
Флавия вернулась в спальню к Зоэ, а Каролин, опустив взгляд на рассыпанные карты, заметила среди них издевательски ухмыляющееся лицо пиковой дамы.
Зоэ сидела, откинувшись на подушки, и просматривала свежий номер “Инкуайер”, когда Карелии заехала к ней на следующий день.
— Привет, дорогая. Ты не поверишь, что приключилось с бедным стариной Бертом Рейнольдсом.
— Тебе, кажется, сегодня получше.
— Никогда не было так хорошо.
— Скажи, пожалуйста, вчера ты показывала мне одну фотографию…
— Помню, — беспечно произнесла Зоэ. — И что?
