ближе и ближе. И вот уже Хони задышала учителю в шею и в ухо, и, прежде чем мистер Янсон осознал, что происходит, он обнаружил, что брюки у него расстегнуты.
Он в изумлении уставился на свою ученицу.
— Что ты делаешь?
— Я хочу вас с того самого момента, как увидела впервые, — ответила Хони, открывая свою сумочку и вытаскивая из нее маленькую баночку со взбитыми сливками.
— А это что?
— Позвольте, я вам покажу… На экзамене по математике Хони получила высшую оценку.
Но не только сиропы, взбитые сливки и прочие средства сделали Хони чрезвычайно популярной. Этой популярности способствовали и знания, которые она почерпнула из древних эротических трактатов. Она изумляла своих партнеров техникой секса, о которой они даже и не подозревали, потому что это была давно забытая техника, уходившая корнями в далекие тысячелетия. Хони наполняла новым смыслом слово «экстаз».
Ее оценки в школе моментально улучшились настолько, что превзошли оценки ее сестер, когда те учились в школе. Хони приглашали на обед в ресторан «Прайвит Ай», в клуб «Бомбей Байсикл», водили на каток «Айс-Кейпедес», на лыжные прогулки в Си-дэ Клифф, на прыжки с парашютом в аэропорту «Лендис».
Так что дела в школе шли у нее прекрасно. Как-то раз за ужином отец завел с ней разговор.
— Ты скоро заканчиваешь школу. Пора подумать о будущем. Ты решила, чем будешь заниматься в жизни?
Она ответила моментально:
— Я хочу стать медсестрой. Лицо отца побагровело.
— Ты имеешь в виду врачом, — Нет, папа. Я…
— Но ты же Тафт. И если хочешь заниматься медициной, то будешь врачом. Ясно?
— Да, папа.
Хони сказала отцу правду, когда сообщила, что хочет стать медсестрой. Ей нравилось ухаживать за людьми, помогать им, нянчиться с ними. Но ее очень пугала перспектива стать врачом и отвечать за человеческие жизни. И все же она понимала, что не должна расстраивать отца. «Ты же Тафт».
Общий балл аттестата оказался недостаточным для поступления в медицинский колледж, но его компенсировали влиятельные связи отца. Тафт являлся одним из основных спонсоров медицинского колледжа в Ноксвилле, штат Теннесси. Он встретился с деканом, доктором Джимом Пирсоном.
— Вы просите о большой услуге, — сказал Пирсон, — но мы сделаем вот что: я приму Хони с испытательным сроком. Если после шести месяцев обучения мы придем к выводу, что ей нет смысла продолжать учебу, то мы ее отчислим.
— Отлично. Вот увидите, она вас удивит, — заверил Тафт.
И он оказался прав.
Отец Хони устроил ее жить в Ноксвилле у своего двоюродного брата, преподобного Дугласа Липтона.
Дуглас Липтон являлся главой местной баптистской общины. Ему было около шестидесяти лет, а его жене лет на десять больше.
Священник очень обрадовался появлению в их доме Хони.
— Она словно глоток свежего воздуха, — сказал он жене.
Дуглас Липтон еще не видел такого человека, который так страстно желал бы доставить удовольствие другим.
Занятия в колледже шли у Хони неплохо, но рвения к учебе она не испытывала. Училась только потому, что хотела угодить отцу.
Преподавателям она нравилась. Была в Хони та природная доброта, которая подкупала профессоров, и они желали ей успеха.
Как это ни забавно, но хуже всего у Хони шли дела по анатомии. После двух месяцев обучения преподаватель вызвал ее к себе в кабинет.
— Боюсь, вам не удастся сдать экзамен по анатомии, — с печальным видом сообщил он.
«Это невозможно, — подумала Хони. — Я не могу так расстроить отца. Что в таких случаях советовал Боккаччо?»
Хони подошла к профессору поближе. — Я поступила в этот колледж только из-за вас. Я так много слышала о вас. — Она придвинулась ближе. — Я хочу быть похожей на вас. — Еще ближе. — Профессия врача — это все для меня в жизни. — И еще ближе. — Прошу вас, помогите мне…
Когда спустя час Хони вышла из его кабинета, она уносила с собой ответы на экзаменационные билеты.
За время обучения в медицинском колледже Хони прибрала к рукам нескольких профессоров. В ее облике ощущалась такая беспомощность, что они были просто не в состоянии отказать ей. Каждый профессор гордился тем, что именно от него Хони без ума, и каждый испытывал неловкость от того, что воспользовался ее неопытностью.
Последней жертвой Хони стал доктор Джим Пирсон. Он был заинтригован доходившими до него слухами о ее необычайном сексуальном искусстве. Однажды Пирсон вызвал Хони к себе в кабинет, чтобы обсудить ее успеваемость. Хони принесла с собой небольшую коробочку с сахарной пудрой, и вскоре все было закончено. Доктор Пирсон попался на крючок точно так же, как и все остальные. Хони помогла ему почувствовать себя молодым и неутомимым, королем, который покорил ее и превратил в рабыню.
О жене и детях доктор Пирсон старался не думать.
Хони очень нравился преподобный Дуглас Липтон, и ее расстраивало, что его жена такая сухая, фригидная женщина, которая к тому же постоянно ругала его. Ей было жалко священника. «Он не заслуживает такого отношения, — думала она, — он нуждается в ласке и заботе».
Как— то поздно вечером, когда миссис Липтон уехала из города навестить свою сестру, Хони зашла в спальню к священнику. Она была совершенно обнаженной.
— Дуглас…
Он моментально открыл глаза.
— Хони? С тобой все в порядке?
— Нет, — ответила она. — Могу я поговорить с тобой?
— Конечно. — Рука священника потянулась к лампе.
— Не зажигай свет. — Она юркнула в кровать и легла рядом с ним.
— Что случилось? Ты плохо себя чувствуешь?
— Я беспокоюсь.
— О чем?
— О тебе. Ты достоин любви. И я хочу любить тебя.
Липтон окончательно проснулся.
— Боже мой! Но ты же совсем дитя. Наверное, ты шутишь.
— Я говорю серьезно. Твоя жена тебя совсем не любит…
— Хони, но это невозможно! Тебе лучше вернуться в свою комнату… — Священник почувствовал, как ее обнаженное тело прижимается к нему. — Хони, мы не должны этого делать. Я…
Тело девушки накрыло его тело, ее губы прижались к его губам. Эту ночь она провела в его постели.
В шесть часов утра дверь в спальню распахнулась, и вошла миссис Липтон. Она постояла, глядя на любовников, потом вышла, не сказав ни слова.
Через два часа преподобный Дуглас Липтон в своем гараже покончил жизнь самоубийством.
Услышав эту новость, Хони потеряла дар речи, она просто не могла поверить в случившееся.
