единственный человек в мире, который может заставить меня выпить в одиннадцать часов утра.
Фрэзер с ужасом смотрел, как Кэтрин нетвердой походкой направилась к бару и налила большой бокал себе и маленький – ему.
– Как ты относишься к греческому коньяку? – поинтересовалась она, неся ему спиртное. – Раньше я видеть его не могла, но потом привыкла.
Фрэзер взял у нее бокал и поставил на стол.
– Где Ларри? – спокойно спросил он.
– Ларри? О, старый добрый Ларри где-то летает. Дело в том, что он работает на самого богатого в мире человека, который забрал себе все, в том числе и Ларри.
Секунду Фрэзер разглядывал ее.
– Ларри знает, что ты пьешь?
Кэтрин отшвырнула свой бокал и, покачиваясь, стояла перед ним.
– На что это ты намекаешь? Что это за вопрос, знает ли Ларри, что я пью? – разозлилась она. – Кто сказал, что я пью? Я просто собираюсь отпраздновать встречу со старым другом. И нечего меня воспитывать!
– Кэтрин, – начал он, – я...
– Ты думаешь, что можешь врываться ко мне и обвинять в пьянстве?
– Извини, Кэтрин, – с болью заметил Фрэзер. – Полагаю, что тебе надо помочь.
– Ну, это ты загнул! – резко возразила Кэтрин. – Мне не нужна помощь. Знаешь почему? Потому что я сама... я сама... я сама... – Она пыталась найти подходящее слово, но у нее ничего не вышло. – Обойдусь без посторонней помощи.
Фрэзер продолжал смотреть на нее.
– Мне пора идти на совещание, – сказал он. – Давай сегодня поужинаем вместе.
– Хорошо, – согласилась Кэтрин.
– Договорились. Я заеду за тобой в восемь.
Билл Фрэзер направился к выходу, и Кэтрин проводила его взглядом. Затем, спотыкаясь, пошла в спальню и медленно открыла дверцу платяного шкафа, на обратной стороне которой висело зеркало. Кэтрин взглянула в него и оцепенела. Она просто не могла поверить увиденному. У нее не было никакого сомнения в том, что это кривое зеркало, что оно жестоко издевается над ней. В душе Кэтрин все еще оставалась хорошей маленькой девочкой, обожаемой своим отцом; молодой студенткой колледжа, стоящей в номере мотеля перед говорящим ей Роном Питерсоном: «Боже мой, Кэти, ты самое прекрасное существо, которое я когда-либо видел!»; девушкой, упавшей в объятия восхищающегося ею Билла Фрэзера: «Ты даже не представляешь себе, Кэтрин, как ты красива!»; женщиной Ларри, осыпающего ее комплиментами: «Всегда оставайся такой красивой, Кэти. Ты прекрасна!» Она смотрела на свое отражение и сокрушалась вслух:
– На кого же ты стала похожа!
Смотревшая на нее некрасивая грустная женщина вдруг расплакалась, и крупные горючие слезы потекли по ее распухшему, безобразному лицу.
Через несколько часов раздался звонок в дверь. Кэтрин услышала голос Билла Фрэзера:
– Кэтрин! Кэтрин! Ты дома? – Голос смолк, и последовало еще несколько звонков, а потом все затихло, и Кэтрин осталась одна, если не считать отражавшейся в зеркале незнакомки.
На следующий день, в девять часов утра, Кэтрин взяла такси и поехала к врачу на улицу Патиссон. Врач по фамилии Никодес оказался крупным, дородным мужчиной с копной седых волос, интеллигентным лицом, добрыми глазами и приятными манерами. Держался он непринужденно.
Медсестра провела Кэтрин к нему в кабинет, и доктор Никодес показал ей на стул.
– Присаживайтесь, госпожа Дуглас.
Кэтрин села. Она очень нервничала и не могла унять дрожь.
– Что вас беспокоит?
Кэтрин попробовала ответить, но растерялась и замолчала. «О Боже! – подумала она. – С чего же начать?»
– Мне нужна помощь, – наконец ответила она.
Кэтрин говорила хриплым голосом, во рту у нее пересохло, и ей страшно хотелось выпить.
Доктор откинулся на спинку стула и наблюдал за ней.
– Сколько вам лет?
– Двадцать восемь.
Отвечая, Кэтрин наблюдала за врачом. Доктор Никодес старался скрыть удивление. Однако Кэтрин заметила, что он поражен ее внешним видом, и это вызвало у нее нездоровую радость.
– Вы американка?
– Да.
– Живете в Афинах?
Она утвердительно кивнула.
– Вы давно здесь?
– Уже тысячу лет. Мы переехали сюда еще до Пелопоннесской войны.
Врач улыбнулся:
– Иногда у меня тоже бывает такое чувство.
Он предложил Кэтрин сигарету. Она потянулась за ней, стараясь, чтобы не дрожали пальцы. Доктор Никодес заметил, что у Кэтрин трясутся руки, но ничего не сказал. Он поднес ей огонь.
– Какая помощь вам нужна, госпожа Дуглас?
Кэтрин беспомощно смотрела на врача.
– Не знаю, – прошептала она. – Не знаю.
– Вы считаете, что больны?
– Я действительно больна. И вероятно, очень серьезно. Я стала такой безобразной.
Она знала, что не плачет, и тем не менее у нее по щекам текли слезы.
– Госпожа Дуглас, вы пьете? – мягко спросил врач.
Кэтрин в ужасе уставилась на него. Ей казалось, что ее загнали в угол и прижали к стене.
– Иногда.
– Помногу?
Она сделала глубокий вдох.
– Нет. Это... это зависит от обстоятельств.
– Вы пили сегодня? – спросил врач.
– Нет.
Он сидел и изучал ее.
– На самом деле вы вовсе не безобразны, – мягко сказал он. – У вас лишний вес, вы обрюзгли и перестали заботиться о коже и волосах. Если не обращать внимания на вашу теперешнюю внешность, то вы привлекательная молодая женщина.
У Кэтрин потекли слезы, но врач не пытался ее утешить, давая выплакаться. Сквозь громкие рыдания Кэтрин слышала, как на столе у врача несколько раз раздавался звонок, но доктор Никодес не обращал на это внимания. Наконец Кэтрин перестала плакать, достала носовой платок и вытерла лицо.
– Простите меня, – извинилась она. – Вы с... сможете мне помочь?
– Это целиком зависит от вас, – ответил доктор Никодес. – Мы до сих пор не знаем, в чем ваша настоящая проблема.
– Посмотрите на меня, – отозвалась Кэтрин.
Он отрицательно покачал головой:
– Не в этом дело, госпожа Дуглас. На внешности отражается только проявление болезни. Извините за навязчивость, но, если вы ждете от меня помощи, вам придется быть со мной предельно откровенной. Только весьма серьезные причины могут заставить молодую и красивую женщину довести себя до такого состояния. У вас есть муж?
– Он появляется только по праздникам и выходным.
Врач разглядывал Кэтрин.
