Грасиела кивнула, от этого движения у нее тут же застучало в голове. — Полиция хочет знать, что случилось. Не хотела бы ты рассказать мне что-нибудь?
Наступило долгое молчание.
— Я упала, — наконец сказала она.
Ему было тяжело смотреть в ее глаза.
— Понимаю.
Он испытывал невероятную душевную боль от того, что должен был сказать ей.
— Грасиела, я говорил с твоей матерью…
Грасиела все поняла.
— Мне нельзя возвращаться домой, да?
— Боюсь, что так. Мы еще поговорим об этом.
Отец Перес взял Грасиелу за руку.
— Завтра я навещу тебя.
— Спасибо, падре.
Когда он ушел, Грасиела лежала и молилась: «Боже Милостивый, дай мне умереть. Я не хочу жить».
Ей было некуда и не к кому идти. Она больше никогда не увидит свой дом. Никогда не увидит свою школу, знакомые лица учителей. Для ее ничего не осталось в этом мире.
Возле ее кровати остановилась санитарка.
— Тебе что-нибудь нужно?
Грасиела с отчаянием посмотрела на нее. Что можно было сказать?
На следующий день вновь появился тот же молодой врач.
— У меня хорошие новости, — сказал он несколько неуверенно. — У тебя уже все в порядке, и ты можешь выписываться.
Это было неправдой, правдой было то, что он добавил:
— Нам нужно место в палате.
Она могла идти, но куда?
Часом позже пришел отец Перес, с ним был еще один священник.
— Это — отец Беррендо, мой старый друг. Грасиела посмотрела на худосочного священника.
— Падре.
«Он прав, — думал отец Беррендо. — Она прекрасна».
Отец Перес рассказал ему обо всем, что случилось с Грасиелой. Священник ожидал увидеть признаки влияния той среды, в которой жил ребенок: черствость, дерзость или стремление вызвать к себе жалость. Но ничего этого он не нашел в лице девочки.
— Мне очень жаль, что тебе пришлось так трудно, — обратился к ней отец Беррендо.
За этими словами крылось нечто большее.
Отец Перес сказал:
— Грасиела, мне нужно возвращаться в Лас-Навас-дель-Маркес. Я оставляю тебя на попечение отца Беррендо.
Грасиелу охватила внезапная паника. Ей казалось, что обрывается последняя ниточка, связывавшая ее с домом.
— Не уходите, — взмолилась она.
Отец Перес взял ее руку в свою.
— Я знаю, что ты чувствуешь себя одинокой, — сказал он с теплотой в голосе. — Но это не так. Поверь мне, дитя мое, это не так.
К кровати подошла санитарка с узелком. Она протянула его Грасиеле.
— Вот твоя одежда. Тебе, к сожалению, надо идти.
Ее охватила еще большая паника.
— Сейчас?
Священники переглянулись.
— Почему бы тебе не одеться и не пойти со мной? — предложил отец Беррендо. — Мы сможем поговорить.
Через пятнадцать минут отец Беррендо и Грасиела вышли из двери больницы на теплый солнечный свет. Перед больницей был сад, в котором росли яркие красивые цветы, но Грасиела была настолько подавлена, что даже не замечала их.
Когда они сидели в его кабинете, отец Беррендо сказал:
— Отец Перес говорил, что тебе некуда идти.
Грасиела кивнула.
— Никаких родственников?
— Только… — Ей было трудно произнести это. — Только моя мама.
— Отец Перес говорил, что ты регулярно ходила в церковь в своем городе.
«В городе, который я никогда больше не увижу».
— Да.
Грасиела вспомнила о том, как по воскресеньям утром она ходила в церковь, как там было красиво во время службы, и о том, как она хотела поскорее встретиться с Иисусом и избавиться от страданий, причиняемых ей жизнью.
— Грасиела, не думала ли ты когда-нибудь о том, чтобы уйти в монастырь?
— Нет.
Она вздрогнула от одной мысли об этом.
— Здесь, в Авиле, есть один монастырь. Это цистерцианский монастырь. Там позаботились бы о тебе.
— Я… я не знаю.
Эта мысль пугала ее.
— Такая жизнь не для всех, — продолжал отец Беррендо. — Я должен тебя предупредить, что в этом монастыре самые строгие правила. Войдя туда и приняв монашество, ты тем самым даешь Господу обет никогда не покидать стен его обители.
Грасиела сидела, глядя в окно, и ее голова была полна противоречивых мыслей. Идея полностью удалиться от мира ужасала ее. «Все равно что отправиться в тюрьму». Но, с другой стороны, что ей ждать от этого мира невыносимую боль и отчаяние? Она часто подумывала о самоубийстве. Это могло бы стать концом ее страданий.
— Ты сама должна решить, дитя мое, — сказал отец Беррендо. — Если хочешь, я познакомлю тебя с преподобной матерью-настоятельницей.
— Хорошо, — кивнула Грасиела.
Преподобная мать изучала лицо сидевшей перед ней девочки. Прошлой ночью впервые за много- много лет она услышала голос: «К тебе придет юное дитя. Защити его».
— Сколько тебе лет, моя милая?
— Четырнадцать.
«Достаточно большая». В IV веке папа римский издал указ, разрешающий постригаться в монахини девочкам с двенадцатилетнего возраста.
— Мне страшно, — сказала Грасиела преподобной матери Бетине.
«Мне страшно». Слова эхом отозвались в голосе Бетины: «Мне страшно…»
Это было так давно. Она говорила своему священнику:
— Не знаю, это ли мое призвание, падре. Мне страшно.
— Бетина, первое общение с Господом может оказаться очень тревожным, весьма трудно решиться посвятить Ему свою жизнь.
«Как же я нашла свое призвание?» — думала Бетина.
