До отъезда с Индигирки в семье не жил. Из барака жена переселилась в новое семейное общежитие, пока был в поле. Выделили нам большую комнату. Остался в общежитии «полевиков».
Планов уходить в запой не строил. Полевое снаряжение сгрузил в сарай за домом. Прилетел самолетом из Тебюляха в субботу. Вьючный ящик с полевыми дневниками оставил до понедельника в сарае под замком. Воры искали оружие. Прихватили все. Привез копченого медвежьего мяса. Тайно хранил в сарае «мелкашку». Приходили за ней. Забрали все. Судьба.
Бывает же так. Живешь, никому не мешаешь. Всем подходящ для общества. И вдруг? Для всех становишься — «писателем?» Наталья постаралась.
Начальство домыслило:
— «Развлекался со студенткой. Не работал»…
— «Документов нет в природе. Подстроил кражу. Кто оставляет в сарае вьючный ящик с полевыми дневниками?»
Действительно. В иные времена так не поступал.
«Очарованный писательством», напрочь забыл о действительности.
Слух о моем вывихе дошел до местного стихотворца. Дубровин писал хорошие стихи. Геологи его уважали. Работал он промывальщиком. Пришел Дубровин не званным в общежитие «полевиков» с сеткой пузырей. Знакомы изрядно. Пили вино, слушал его стихи.
Наталья с дочерью появилась в дверях. Рад был.
Мельком подумал:
«Брошу все…Семья… Любовь».
— Мне нужны деньги, — угрюмо и отчужденно потребовала Наталья.
Понял: спасения нет.
— Сколько тебе? — достал остатки расчета за полевой сезон.
Отсчитал.
Ждал, позовет домой. Не позвала.
Предупредила:
— К нам больше не ходи, — кинула жестоко.
Глянула на Дубровина.
Презрительно добавила.
— Один стихи пишет, а другой — прроззу. Алкаши проклятые…
И так ехидно «прозу» произнесла. Стыдно стало и за Дубровина, и себя.
— Стихи у Володи настоящие, — бросил ей расстроено. — Придет время, будет и проза. А пока, как ты видишь, мужики выпивают и закусывают…Стихами. Не приду. Не беспокойся за меня за меня.
— Нужен ты… — прощание не из легких.
Выгнала Наталья с Индигирки.
Подмерз, пока ждал.
Первым появился Ромка. Эрика пропустила сына в зев тяжелой двери, придержав плечом, заступила пяткой торбазов низ двери и порожка.
— Зачем пружина? — услышал Эрику. — Ребенка ушибить запросто.
Ромка выкатился на крылечко медвежонком в шубке, перехватывая перила лестницы, упал в мои руки. Успел шепнуть на ухо:
— Ругать будет…
Повис между нами на руках, и мы пошли на край поселка.
— Стыдно, — не вытерпела Эрика. — Девочкам стихи читал. Ухажер. От стыда чуть не сгорела, когда воспитательница рассказала.
— Ну и, — подтянул Ромку на руке. — Прочти нам с матерью, что ты там прочитал девочкам? Ухажер!
Ромка хитро посмотрел на мать и прочитал:
«Мы были вместе, помню я…
Ночь волновалась, скрипка пела…
Ты в эти дни была — моя,
Ты с каждым часом хорошела…»
Когда Ромка успел запомнить это четверостишье Блока? Читал ему несколько раз, по его просьбе.
— Все правильно, — ухмыльнулся, поддержав Ромку. — Девочкам и надо такие стихи читать.
— Заговорщики…
Эрика уже знала, что еду на месяц в Иркутск. Учебная сессия за третий курс в Политехническом институте. Вызов на сессию получил. Спросил Ромку:
— Что привезти с материка? Завтра уезжаю на месяц.
— Скучать буду? — опечалился Ромка. — Купи велосипед.
— Куплю, — обещал.
Мечта Ромкина известна. Сам бы не додумался. Теперь куплю и привезу.
— Когда вернешься?
Как объяснить Ромке, когда вернусь с велосипедом?
— А ты каждый выходной, загибай пальчик. Загнешь четыре и приеду. Показал Ромке оттопыренный главный палец:
— Четыре пальчика к ладошке. Понял?
— Понял, — отнялся он правой ладошкой от материнской руки. Подкинул кулачок до глаз.
— Так?
— Так. Каждую неделю загибаешь пальчик. За месяц управлюсь и вернусь…
Эрика закончила побелку и покраску квартиры. Высохнут полы, перейдет без моей помощи. В общаге найдется, кому помочь. Мы многое знали о себе без слов. Эрика сдержанно попращалась в коридоре барака. Я вернулся в Управление на берег океана.
Велосипед для Ромки купил. В Иркутске. Ровно через месяц вернулся в Магадан. Купить билет на рейс до Мыса Шмидта в Магадане не получилось. Вечерним самолетом улетал знакомый геолог. Он согласился захватить упаковку с велосипедом. Четыре Ромкиных пальчика, зажатые в ладошке ждали этот велосипед.
Событие обязано созреть, прежде чем ему случиться. Толкаясь в аэропорту, повстречал улетающего в Москву поэта Пчелкина. Знакомый он мне по его книгам. Работал поэт на областном радио. Видел его на Чукотке. Познакомился. Прошли в буфет. Мужику нравилась его известность. Узнают! Заслуженно. Лобастый, ясноглазый и широкий душой, поэт Пчелкин понял без долгих объяснений мои мысли о газете.
— В «Хасынской газете» нет «фотокора». Смогешь?
— Смогу, — заверил, — Вырос с фотоаппаратом в руках.
— Диктуй адрес и твои данные. Вызов пришлю на экспедицию. До встречи в Хасыне?
Ночью проводил Пчелкина на московский рейс. Утром удачно попал на «грузовик» Полярной авиации. С посадкой в Певеке, ИЛ-14 вез груз на Мыс Шмидта.
Рабочий понедельник. Ромка в детском саду. Эрика в Управлении.
Поднялся к экономистам. Встретился на лестнице геолог, с кем отправил упакованный велосипед. Не успел он его передать. Живет в многоэтажном доме рядом с Управлением. Принес велосипед в кабинет геофизиков.
Эрика не ждала. Пуржило в тундре. Из кабинета экономистов на мой зов вышла быстро. Бабы переглянулись. «Предмет вожделения объявился». Рада и Эрика. Видно.
— Ждет велосипед… — тон такой, будто вечером простились.
— Правильно ждет. Сегодня получит своего «конька-горбунка».
— Привез? — Впервые стала заметна в ней нежность.
— Вот ключ от квартиры. Отдыхай. Ванну прими. Жди Ромку из садика…
