часов на борт прибудет инструктор.
'Декабрист' стал мало-помалу двигаться, и с кормы прекрасно было видно, как за ним выстраиваются суда. Норвежские, английские, американские флаги развевались на мачтах. Океан на редкость спокоен, день исключительно благоприятный. Вскоре на катере прибыл инструктор. Короткий разговор, и приступили к делу. Устройство пушки образца 1904 года было, разумеется, проще простого. Но Молчанов со своей артиллерийской командой с готовностью восприняли инструктаж.
Раздалась команда:
— Огонь!
На миг оглушил выстрел. Далеко-далеко ответило эхо, и снова воцарилась тишина.
Пушку опробовали четырьмя выстрелами. «Артиллеристы» довольны: 'Порядок!', 'О'кей!'.
Инструктор отбыл на другие суда, и еще долго там слышалась контрольная стрельба.
Головная часть каравана теперь заметно двигалась вперед. К вечеру караван шел со скоростью восьми мил т, в час. Георгий считал суда и насчитал их около пятидесяти. Суда шли колоннами, по пять- шесть кораблей в кильватере. Между каждой колонной около мили. За обедом капитан сообщил, что в караване шестьдесят пять судов, не считая военного конвоя.
Ночью опять шли без огней. Даже удивительно: в строю такая уйма судов, и никто никого всю ночь не видел! И без происшествий…
В ночь на 18 ноября опять разыгрался шторм. К утру караван принял малый ход, так как некоторые суда стали совсем неуправляемыми. На «Декабристе», однако, все хорошо. Машины работают безотказно. Но шторм есть шторм: люди лежат, мучимые морской болезнью.
Чтобы попасть в кают-компанию без риска быть смытым волной, нужно, глядя в иллюминатор, выждать момент, когда вода начнет стекать за борт, и тут очень шустро перебежать на мостик.
После обеда Георгий прилег. Но только задремал, услышал явно подводные взрывы. Помчался на капитанский мостик. Мысль работала поспешно: 'Подлодка? Торпеда?
Мина?'
— В чем дело? — переводя дух, спросил у капитана. Тот не слыхал никаких взрывов. Позвонил в машинное отделение: там подтвердили — взрывы были. Позже выяснилось: один из конвойных эсминцев для острастки подлодок бросал глубинные бомбы.
26 ноября. Море, как никогда, спокойное, ход хороший. Днем кому-то из вахтенных почудился гул самолета. Подняли воздушную тревогу. Артиллеристы Георгия Молчанова быстро изготовились. У всех желание вступить в драку, но грозного врага так никто и не увидел. Позже выяснилось, что это капитан учинил ложную тревогу для проверки.
А вообще-то, старик капитан в разговоре с Молчановым заметил, что самолеты кораблям — как слону дробина. Георгий возразил с улыбкой:
— Не хотелось бы мне, капитан, в вашем обществе отведать этой 'дроби'!..
Выяснилось, что шестьдесят судов отделились от каравана и взяли курс на Англию. А наши летчики поначалу надеялись, что весь караван предназначен для СССР! Увы, лишь пять судов — и все советские (четыре корабля присоединились в Галифаксе). Теперь эта пятерка под конвоем четырех военных кораблей шла курсом на Рейкьявик.
29 ноября в первом часу ночи все девять кораблей — транспорты и конвой — пошли с огнями: впереди уже был виден порт. Через час отдали якоря в Рейкьявике.
Прибывший под утро на «Декабрист» лоцман рассказал, что следующий караван, вошедший в бухту часом позже, был торпедирован у берегов Исландии немецкими подводными лодками. В два судна попали торпеды, но оба корабля благополучно прибуксированы в порт. Тот же лоцман сказал, будто бы всплывшую подлодку удалось потопить с поврежденного корабля удачным выстрелом из пушки.
Вечером слушали по английскому радио о положении на наших фронтах. На Южном фронте большой успех у Ростова: немцы с огромными для них потерями оттеснены к Таганрогу. На Центральном наши тоже имеют успех, атакуя врага с крупными для него потерями на Калининском направлении. На подступах к Мурманску английскими подлодками потоплено восемь немецких военных транспортов, шедших на мурманский фронт.
Рейкьявик, 30 ноября. Ночью радист в своей рубке старался поймать Москву. Рядом с каютой — Ленинская комната, где установлен громкоговоритель, поэтому все его поиски были слышны Георгию через открытую дверь каюты.
Ровно в два ночи (в 6 часов по московскому времени) он услышал на родном русском языке знакомый голос диктора! 'Говорит Москва!' Георгий соскочил с койки как ужаленный, влетел в комнату. Передавали марши и боевые песни.
Собралось много народу. Прибежали даже несколько человек из душевой, боясь пропустить голос родной Москвы. Наконец услышали: 'Говорит Москва! Передаем последние известия…'
Абсолютная тишина.
Передали о крупном успехе на юге. Немцы изгнаны из Ростова и в беспорядке, с большими потерями отступают к Таганрогу. Говорили и об успехах нашей авиации, уничтожившей за последние дни шестьдесят самолетов и несколько сотен танков. Успешные бои велись также в районе Клина…
И тут начались помехи. На той же волне стала работать, очевидно, немецкая станция, издавая звуки воющей пилы. Иногда можно было лишь различить отдельные слова, строить догадки по ним. Проскользнуло слово нота. Упоминалась Япония, к чему — непонятно. Дальше слушать из-за помех стало и вовсе невозможно, но люди, довольные, еще долго не расходились, шумно делясь мнениями.
Днем Георгий вызвался помочь коку — Карпу Ивановичу — лепить пельмени. Тот подумал, что Молчанов шутит. Когда же Георгий привел в камбуз еще и товарища — нужно было готовить на девяносто человек — Карп Иванович, пораженный, растрогался и бормотал что-то, прося их не беспокоиться, уверяя, что они сами как-нибудь одолеют.
Георгий, однако, уверил кока, что любит стряпать. Надев халаты, принялись за дело. Так они ловко, за разговорами и шутками, вчетвером управились к обеду, изготовив тысячу штук пельменей и порадовав в тот день по случаю успехов на фронтах любимым сибирским угощением всех до единого человека на корабле.
11 декабря уже под вечер шли ходко, море спокойное. Капитан рассматривал в бинокль океан. Вскоре стали различимы силуэты трех военных кораблей. Они шли на сближение. Капитан приказал объявить боевую тревогу. Все кинулись к своим штатным местам. С орудий и пулеметов сбросили чехлы. Но тут приближающиеся корабли просигналили огнями, что они свои и что пришли сменить два небольших конвойных судна. Тревоге дали отбой. Вскоре крейсер и два эсминца развернулись и заняли места с боков каравана. Идти стало веселей. Ободренные люди разошлись по своим кубрикам.
В 14.30 стало совсем темно.
Второй помощник капитана, войдя в кают-компанию, сообщил, что Германия и Италия объявили войну США. Все притихли за столом, не в состоянии сразу переварить эту новость.
— Ну а как на фронтах? — спросил все же кто-то.
Второй помощник довольно улыбнулся:
— Новости приятные. По всему Центральному фронту — успешное наступление. Наши войска теснят немцев от Москвы. Гитлеровцы несут большие потери. Отогнали их от Тулы. Освобождено около ста населенных пунктов,
И на другой день погода отличная. Безоблачно. Мелкая зыбь. Светлого времени всего 4 часа 30 минут.
Из Лондона по радио получены сообщения: наши войска взяли города Калинин, Клин, Сталиногорск, Тихвин и четыреста деревень. На всем фронте — успешное наступление наших войск. Настроение на корабле приподнятое. А Георгия мучает бессонница. Голова кругом от мыслей: 'Когда же доплывем?!'
14 декабря. Все перепуталось: непонятно, когда же настоящая ночь?
В 6 утра слушали Москву — «Известия». Немцы с большими потерями отступают от Москвы. Взяты Шестаков, Ново-Петровское, Волово (юго-восточнее Тулы).
На корабле спят. Море на удивление тихое. Георгий бодрствует с книгой. Прочел Горбатова 'Мое поколение'.
19 декабря. Вошли в Баренцево море. Здесь основной караван судов откололся, направляясь к
