прикрытых сверху автомобильных фар — двигаются мотоколонны. Высота заданная — 6500. Впереди море и море. Полное впечатление неподвижности: так спокоен воздух. Летчикам Александру Курбану и Арсену Чурилину и управлять самолетом будто бы не нужно. Сказали умному кораблю: 'На Берлин топай!', он и делает свое дело.
Курс 223°, скорость 380. Стрелки на приборах почти неподвижны, лишь чуть заметно их трепетанье; значит, живы. Но одна бежит по кругу — не знает устали… И бежит-то как!.. Нервными шажками, как-то быстрей обычного, — а может, только так кажется?.. Ее не слышишь, а словно бы со звоном бежит, и звон этот отдается в висках собственным пульсом. Георгий посматривает на эту стрелку часто и наконец, дождавшись, помечает время:
'22.30. Слева — Лиепая. Справа — Готланд. Курс 223°, Все в порядке'.
То же молчание в шлемофонах: ни кашля, ни дыхания. Лишь шумно дышат дизели. Штурман периодически дотрагивается то до одного, то до другого щитка, прибора… Нет, не он. 'Вот, подлый, надоел своим зудом нещадно!'
Как ни торопится секундная стрелка, а путь ее долог. За час надобно сделать 3600 шажков!
Георгий снова берется за карандаш, пишет в бортжурнале:
23.30. Впереди вижу остров Рюген: первая контрольная точка на побережье Германии. Сейчас повернем строго на юг. Все в порядке'.
Еще несколько минут безмолвия на борту, и Молчанов произносит:
— Командир, разворот влево, курс 180°. Под нами Рюген.
— Ясненько, курс 180°. Сейчас сделаем, — спокойно твечает Курбан. И оба они, и Курбан и Молчанов, с некоторым удивлением воспринимают свои голоса. Георгий знает, что и другие девять душ сразу же встрепенулись: нервы напряжены до крайности.
Все так же шлепает перед глазами секундная стрелка, фосфоресцируя, как и другие: неугомонная, выглядит бойким светлячком.
— Впереди, левее по курсу — Штеттин: запасная цель, — басит Георгий. — Пушкари, стрелки, не заснули?!
— Никак нет! — перебивают друг друга голоса, грохочут в шлемофоне.
— Смотреть в оба!
Все населенные пункты и города Германии затемнены. Но с высоты шести с половиной тысяч метров в эту звездную безоблачную ночь все они видны, воспринимаются мирно спящими, спящими так спокойно, будто на свете и нет войны. Еще лучше просматриваются озера, реки. Корабль идет точно на юг. Ему нужно выйти к слиянию рек Варты и Одера. Отсюда — поворот вправо на девяносто градусов на запад: выход на боевой курс.
Теперь томительно идут минуты, секундный светлячок словно бы поутомился, бежит не так проворно. В голове настырный мотив: 'Даешь Варшаву, дай Берлин…'
'0.08. Сл. Варты — Одера. Выход на БК.[2] Курс — 270°. Все в порядке', — помечает Георгий и произносит по СПУ, не узнав своего голоса:
— Командир, выход на БК вправо, курс 270°.
— Понял! — подхватывает Курбан. — Выход на боевой курс вправо, 270°! Разворачиваюсь…
Теперь до цели семь минут. Молчанов снова уточняет истинную скорость, снос. Германия словно вымерла… Или притаилась?
Никто не беспокоит. Ни огонька, ни зарева внизу. Мрак ночи, неподвижность. А над головой мирнады ярчайших звезд. Георгий нажимает кнопку СПУ:
— Саша, видишь, впереди логово?..
— Вижу, Жора! Все в твоих руках теперь. Действуй, — отвечает штурману летчик. И уже ко всему экипажу: — Товарищи, внимание! Мы у цели: впереди фашистская столица! Открыть бомболюки!
Створки люков заскрежетали, стала чувствоваться пульсация завихренного воздушного потока позади внизу. Георгий напряженно склонился, прильнул глазом к трубе прицела, ощутил биение пульса в висках. Пульс отбивает время, больше ничего не слышно. Медленно наплывает серая громада притаившегося города. 'Где же ты, рейхсканцелярия, где Гитлер? Вот бы…'
— Так держать, замереть! Сейчас бросаю… — произносит вслух штурман. Все на борту, стиснув зубы, ждут мгновения, когда отделится первая пятисотка. И как бы отвечая людям, корабль вдруг вздрагивает всем своим могучим телом. 'Первая пошла… Вторая, третья, четвертая, пятая…'
'Неужели просчитался? — Быстрый взгляд на индикатор: — Пять сброшено, одна, шестая, зависла. — Георгий рвет рычаг бомбосбрасывателя… Снова и снова… — Зависла, сволочь!'
— Одна бомба зависла, — докладывает бортинженер.
— Знаю! — досадливо кричит Георгий. — Надо бы что-то сделать!
Корабль в развороте, уже видны разрывы бомб внизу: пять ярких всполохов… Пять.
Молчанов снова производит отработку бомбосбрасывателя.
— Ни черта не получается, — докладывает Курбану, — зависла, окаянная!
— Полтонны взрывчатки надо бы здесь оставить, — бормочет Курбан. — Жора, борттехник полез туда к ней; может, зубилом ей пособит?
С минуту на борту все молчат. Слышится лишь шуршание дизелей. Потом голос техника в наушниках:
— Командир, замок перекошен, открыть не могу.
— А, ч-черт!..
— У, проклятье! — вторит Курбану Молчанов. — Закрываю бомболюки.
Самолет закончил разворот, вышел на обратный курс. Георгий взглянул вниз через плечо. Как раз в этот момент увидел каскад из шести рвущихся бомб с последующего корабля…
И тут Берлин проснулся!.. Несметным множеством вспыхнули прожектора, заерзали лучи по черни неба. И, вторя им, будто горстями брошенные вверх, пучки разрывов заградительного огня. Но много ниже, тысячи на две метров. Там, на земле, видно, не предполагали, что краснозвездные корабли могут лететь так высоко.
— Пушкарям, стрелкам! За воздухом следить в оба!
— Следим!.. Следим!
В напряженных голосах заметны и восторженные нотки. Берлин мало-помалу остается за хвостом. В юго-западной части, там, где склады, видны пожары. Вокруг — будто раскаленная добела сетка беснующихся прожекторов. В ней гроздьями, вздыбливаясь и клубясь, вскипают снарядные разрывы. И всю эту катавасию словно кто поливает снизу из лейки прохладой сине-зеленых трасс…
'Варево самой преисподней!' — думает Георгий, и спину его перетряхивает нервический холодок.
Но как ни медлительны эти напряженнейшие минуты, буйство фашистской противовоздушной обороны все дальше и дальше отодвигается назад. А воздух чист, ни облачка вокруг, и пока не подошли к Рюгену, все еще видели за собой зарницы растревоженного не на шутку Берлина. Курбан сказал радисту:
— Передай Москве: 'Отбомбились по основной цели. Видим взрывы бомб, пожары военных складов в Берлине. Идем обратно'.
И сразу на борту чуть ли не все заговорили, голоса в СПУ перепутались. Каждому хотелось что-то сказать, поделиться только что пережитым… Даже раскричались, перебивая друг друга. В конце концов Курбан резко одернул:
— Прекратить болтовню! До дома еще далеко!..
И будто сглазил. Корабль разворачивался над островом Рюген, выходя на основной свой курс домой, и тут трах-бах! Резко встряхнуло весь корабль. Не сразу даже поняли, в чем дело. Ага! Что-то с четвертым двигателем. Винт остановился. Несколько секунд тишины, и голос инженера:
— Командир, четвертый дизель заклинило напрочь, не проворачивается.
Арсен Чурилин громко выругался. Курбан, еле сдерживаясь, попытался подбодрить экипаж:
— Ничего, братва, не паниковать… Дойдем на трех: теперь кораблю куда как легче!
— Кривая девка — славная! — съязвил Чурилин. Георгий вспомнил: 'А шестая-то бомба на борту! Черт те что!'
Под ними распластанное Балтийское море. Корабль двигается с чуть заметным креном в сторону исправно работающих дизелей. Георгий взглянул на приборы: скорость уменьшилась на пятьдесят пять
