от идеи повести против него генеральное наступление. И у меня было впечатление, что Гейдрих по- прежнему намеревается систематически подрывать позиции Канариса, и я до сих пор убежден в том, что адмиралу пришлось бы покинуть политическую арену еще в 1942 году, если бы Гейдрих не погиб.
После окончания совещания я еще два дня провел в Праге, чтобы обсудить с Гейдрихом наши внутренние дела. Мне бросилось в глаза, что он вновь заговорил о своих все более ухудшающихся отношениях с Гиммлером и Борманом. Напряженность между ними, сказал он, настолько возросла, что он планирует, изыскав подходящий предлог, ввести меня в состав непосредственного окружения Гитлера, чтобы, как он буквально выразился, иметь своего человека «наверху», который бы замолвил иногда за него словечко. Я пытался отговорить его от этого замысла, но он постоянно возвращался к нему. В конце концов мы договорились, что меня прикомандируют сроком на шесть недель к штабу фюрера, но этому так и не суждено было сбыться.
После визита в Прагу я с несколькими специалистами отправился в Голландию. Я располагал интересными сообщениями о деятельности нидерландских борцов Сопротивления; авторы этих сообщений обещали мне предоставить в наше распоряжение пятерых нидерландских борцов Сопротивления, прошедших тщательную подготовку в Англии и заброшенных с самолетов в Голландию. Наша разведка их опознала и арестовала. Теперь они выражали готовность работать на нас в качестве двойников. На них, казалось, можно было полностью положиться. Кроме того, особый интерес представляло обнаруженное в связи с их арестом техническое сотрудничество между руководящим центром в Лондоне и группами Сопротивления в Голландии. Английские самолеты в то время совершали вылеты в определенный район материка, координаты которого были заранее установлены. Летчики и ожидавшие их на земле агенты вели с помощью новейших ультракоротковолновых радиоприемников между собой переговоры, в результате которых они не только обменивались информацией; самолеты могли, следуя указаниям с земли, сбрасывать оружие, взрывчатку и деньги. Мы хотели взглянуть на новую радиоаппаратуру, захваченную в Голландии.
Во время рабочего обсуждения в Гааге телеграф неожиданно сообщил, что на Гейдриха в Праге совершено покушение, в результате которого он тяжело ранен. Одновременно от меня требовали немедленного возвращения в Берлин. Я в тот момент молниеносно вспомнил рассказ Гейдриха о трениях между ним, Гиммлером и Борманом, поэтому размышляя о вдохновителях этого покушения, я не мог не направить свои подозрения по определенному руслу. Я не сомневался нисколько в том, что людям такого склада, как Гиммлер и Борман, успехи Гейдриха, далеко превосходящего их по силе духа и интеллекта, неминуемо должны стать поперек горла. Близкий к Гитлеру крайне тесный круг руководителей, основной движущей силой которого были внутренние интриги и распри, отлично знал, что с Гейдрихом такая тактика безрезультатна. Гейдрих просто не давал себя обыграть, кроме того, у него под рукой всегда были наготове необходимые средства, позволяющие мгновенно реагировать на любое изменение ситуации. Я даже убежден в том, что Борман, если бы Гейдрих остался жив, в один прекрасный день попался бы в его сети и был бы низвергнут со своего пьедестала. Но случилось иначе.
Во время нашей последней встречи Гейдрих рассказал мне о следующем происшествии.
Когда Гейдрих в последний раз явился в штабквартиру фюрера, он должен был сделать Гитлеру доклад об определенных экономических проблемах протектората и сообщить ему подготовленные по этому поводу предложения. Он долго ожидал Гитлера в приемной его бункера. Внезапно оттуда вышел Гитлер в сопровождении Бормана. Гейдрих приветствовал Гитлера, как положено, и ожидал, что теперь Гитлер обратится к нему и попросит его сделать доклад. Однако вместо этого фюрер смотрел на него недовольным взглядом, не говоря ни слова. Затем Борман снова пригласил Гитлера пройти в бункер. В этот день Гитлер так и не принял Гейдриха. На следующий день Борман объяснил ему, что фюрер не придает больше докладу Гейдриха никакого значения, поскольку он уже выяснил для себя проблемы, которые предполагалось обсудить с Гейдрихом. Внешне Борман держался в высшей степени вежливо, но во всей его манере отчетливо ощущалась ледяная холодность. Попытка Гейдриха добиться аудиенции у Гитлера потерпела неудачу. Через день он, вопреки всем своим планам, вернулся в Прагу.
С того времени Гейдриха не покидало ясное ощущение — проявлявшееся внешне в его растущем беспокойстве, — что по нему задумали нанести решающий удар. При этом мне кажется, что его волновал не столько сам по себе факт готовящегося удара, сколько вопрос, когда и как он будет нанесен. В конце концов, это было причиной того, почему он хотел, чтобы я некоторое время числился в штате штаб- квартиры фюрера.
Нет, я не думал, что покушение совершили чехи или сторонники каких-либо зарубежных группировок. Внутренне я был убежден, что Гейдрих пал жертвой суда Фемы [38] руководящей верхушки (Гитлер — Борман — Гиммлер).
Из Голландии я незамедлительно вылетел в Берлин. Как мне сообщили, руководители 4-го и 5-го управлений, Мюллер и Небе, поспешили на место происшествия. Я намеренно держался в тени. Вскоре Мюллер сообщил, что Гейдрих доставлен в один из пражских госпиталей и до сих пор находится без сознания. Многочисленные осколки образовали очаги воспаления, особенно серьезно повреждена селезенка. На седьмой день наступил общий сепсис, быстро приведший к смерти. Впоследствии специалисты-медики критиковали методы лечения, примененные профессором Гебхардсом, личным врачом Гиммлера. Насколько я припоминаю, можно было, по мнению врачей, попытаться сделать операцию на селезенке, чтобы своевременно предотвратить возможность заражения в главном очаге воспаления.
На основе информации, полученной от Мюллера, последующего изучения материалов следствия выяснилась следующая картина: Гейдрих, как обычно, утром выехал из своего поместья под Прагой на большом автомобиле марки «Мерседес» в свою резиденцию в пражский кремль, Градчаны. Он, как обычно, сидел рядом с водителем. Почти на границе города улица делала резкий поворот, где мчавшийся на полной скорости автомобиль должен был притормозить. Я хорошо, знал это место, так как часто проезжал мимо него вместе с Гейдрихом. В этом пункте, где машина должна была снизить скорость до тридцати километров в час, поджидали три человека. Один из них дежурил метрах в пятидесяти от поворота; главный боевик стоял прямо на повороте, третий — метрах в пятнадцати за ним. У всех троих были с собой велосипеды, которые они прислонили к стене. На повороте автомобиль затормозил сильнее, чем обычно, так как первый из диверсантов выскочил перед машиной и открыл беспорядочную стрельбу из револьвера. Водитель, сбитый с толку, сбросил скорость еще больше, так что теперь машина двигалась со скоростью пешехода. В этот момент главный диверсант бросил бомбу, имевшую форму кегельного шара, которая подкатилась точно под автомобиль, где и взорвалась. Машина, несмотря на бронированную обшивку, была полностью разрушена. Водитель отделался только сильно кровоточащими ранами, основная сила взрыва поразила Гейдриха, который, хотя и был тяжело ранен, успел прорычать своему водителю: «А ну, жми на полный!» Но машина не трогалась с места. Тогда Гейдрих выскочил из машины и выстрелил несколько раз по убегавшим заговорщикам. После этого он упал без сознания. Судьбе было угодно, чтобы в тот день за рулем его автомобиля сидел не старый, проверенный шофер; он наверняка не испугался бы первого заговорщика, перебежавшего дорогу.
В результате длительных исследований специалисты из института криминалистики установили, что заговорщики использовали совершенно незнакомую конструкцию бомбы. Она представляла собой бесформенную, легко взрывающуюся массу, снабженную взрывателем, также совершенно необычной конструкции. Механизм взрывателя был настроен на взрыв на расстоянии семи метров от точки бросания, и по тому, как бомба сработала, было видно, что вся система работала исключительно точно. По всем признакам, взрывчатое вещество бомбы было английского производства, что, само по себе, еще ни о чем не говорило относительно инициаторов этого покушения. Мы сами почти исключительно пользовались английской взрывчаткой, так как она была пластичной и более эффективной.
Сразу же после получения известия о смерти Гейдриха я выехал в Прагу. Его тело находилось во дворце Градчан. Сотрудники из ближайшего окружения Гейдриха должны были стоять в почетном карауле. Для меня оказалось нелегким делом, потребовавшим значительных физических усилий — стоять в полной форме, со стальным шлемом на голове при температуре +38° в тени, к тому же караул сменялся только через два часа. Через три дня гроб, сопровождаемый торжественным шествием, был перенесен из пражского кремля на вокзал и оттуда доставлен в Берлин. Население с большим вниманием следило за происходившим. Примечательно, что многие дома были украшены траурными флагами.
В Берлине после траурной церемонии в имперской канцелярии и выступлений Гитлера и Гиммлера
