нет. Александр Юрьевич позвонил в редакцию уточнить, что случилось. Секретарша главного сказала: читают. Фельетон не вышел и в следующем номере. Моралевич позвонил. Секретарша сказала: еще читают…
Тогда Моралевич пошел на ближайший черноморский телеграф и послал в издательство «Правда», в журнал «Крокодил», на имя главного редактора телеграмму-молнию следующего содержания: «Напоминаю вам зпт что русский алфавит состоит из следующих букв двтч А зпт Б зпт В…»
Дошел до конца алфавита и подписался.
Надо ли говорить, что большой карьеры в советской журналистике этот человек не сделал?
Ко мне Александр Юрьевич отнесся с приязнью — и во внутренней рецензии на мою рукопись рекомендовал ее к публикации, причем в довольно смелых выражениях. Вот что надо печатать в библиотечке «Крокодила», написал Моралевич, а не то говно, которое мы издаем.
После такой рекомендации моя книжка была немедленно передвинута с текущего года на будущий, Моралевича от работы отстранили, а редактировать меня взялся лично главный редактор «Крокодила» Алексей Пьянов.
Алексей Степанович подошел к работе ответственно и начал книжку улучшать, изымая из нее тексты, портившие, по его мнению, общее впечатление от молодого автора. Молодой автор, пошедший на четвертый десяток, будучи евреем, торговался, как цыган.
Один текст, впоследствии довольно известный, стал поводом для любопытнейшего диалога…
Приложение
В понедельник в Осло, Стокгольме и Копенгагене — 17 градусов тепла, в Брюсселе и Лондоне — 18, в Париже и Праге — 19, в Антверпене — 20, в Женеве — 21, в Мадриде — 22, в Риме — 23, в Стамбуле — 24, в деревне Гадюкино — дожди.
Во вторник по всей Европе сохранится солнечная погода, на Средиземноморье — виндсерфинг, в Швейцарских Альпах — фристайл, в деревне Гадюкино — дожди.
В среду еще лучше будет в Каннах, Гренобле и Люксембурге, совсем хорошо — в Венеции, деревню Гадюкино — смоет.
Московское время — 22 часа 5 минут. На «Маяке» — легкая музыка…»
— Виктор! — сказал главный редактор «Крокодила», ознакомившись с судьбой вышеозначенной деревни. — Это совершенно оскорбительная вещь. У нас в стране шестьдесят процентов населения живут в сельской местности. Они не виноваты, что живут так плохо.
Будучи человеком осторожным, я не стал выяснять у Пьянова, кто же в этом виноват, а забормотал что-то в том смысле, что вещица вообще про другое написана. Не про низкий уровень благосостояния в сельской местности.
— А про что? — заинтересовался руководитель единственного в стране сатирического журнала.
Тени Ключевского и Чаадаева встали по углам редакторского кабинета. Я заговорил о странной судьбе России, о ее замкнутости в себе, о метафизической оторванности от мира…
— Ну что вы, Виктор! — доброжелательно и мягко прервал меня Алексей Степанович. — Какая оторванность? Я только что вернулся из Канады…
Хазанов
«Деревня Гадюкино» изменила мою судьбу.
Летом 89-го, за кулисами ДК имени Владимира Ильича, я подстерег Геннадия Хазанова и подсунул ему, заодно с другими листками, листок с этим текстом.
Перезвонив в назначенный день, я очнулся в новом статусе. Очень хорошо помню этот момент: вешаю трубку в подземном переходе на Пушкинской, оборачиваюсь… мимо идут ничего не подозревающие люди… а у стеночки, эдак скромно, как простой смертный, стою я — автор текстов Геннадия Хазанова!
Разумеется, я быстро сошел с ума.
Я и раньше полагал, что я человек способный, но когда мои тексты начал оптом скупать Хазанов, я начал свысока поглядывать на памятник Гоголю.
Я писал и приносил еще, и Хазанов снова это покупал…
Большую часть купленного Хазанов так никогда и не исполнил. Только через несколько лет я понял: Геннадий Викторович просто оказывал мне посильную гуманитарную помощь, заодно привязывая к себе перспективного автора прочными материальными нитями. Благосостояние мое, что и говорить, изменилось в тот год довольно заметно, но привязал меня к себе Хазанов не гонорарами.
Он поразил меня серьезностью разбора. Эстрадные тексты Геннадий Викторович пробовал на «станиславский» зуб, хорошо знакомый мне по театральному институту. Персонаж тут говорит это, а потом поступает так. Почему? Мотивы, социальный портрет, психологическая правда…
Эта разборчивость была особенно заметна на цеховом фоне, который я успел неплохо разглядеть: как только по цеху прошел слух о новом хазановском авторе, мне начали делать предложения.
— Виктор! — говорила мне одна звезда союзного значения. — Ты талантливый парень! Напиши мне текст, чтобы зрители умерли.
Я с готовностью поинтересовался, каким образом мы могли бы достичь предлагаемого эффекта. Может быть, есть какой-то сюжет?
— Какой на хуй сюжет? — удивилась звезда.
— Ну, может быть, персонаж? — пытался зацепиться я.
— Какой на хуй персонаж? — закричала звезда. — Просто чтобы они сложились, блядь, впополам и сдохли!
Я был не против того, чтобы зрители сложились впополам и сдохли, но без сюжета и персонажей делать этого не умел. Надеюсь, никогда и не научусь. А на хазановские концерты в ту пору я начал ходить через день, наслаждаясь хохотом на своих текстах. Впрочем, Хазанов мог, кажется, прочесть телефонную книгу, попутно обнаружив там и сюжет, и персонажей.
С сентября 1989 года он начал возить меня с собой на гастроли. Первая из них врезалась мне в память основательно…
Встреча с народом
В Полтаве не было дождя полтора месяца — весь запас воды природа приберегла на день хазановского концерта под открытым небом. Публика, собравшаяся за час до, стояла под отвесно бьющими потоками и не уходила — это был разгар перестройки…
Наступили времена, когда ради хорошего текста стоило и промокнуть до нитки, и высохнуть до костей. Времена эти начались еще, впрочем, до Горбачева…
Отступление: Жванецкий
КАК? ВЫ НЕ БЫВАЛИ НА БАГАМАХ? НУ, ГРУБО ГОВОРЯ, НЕ БЫВАЛ…
Зато я был в Пярну летом восемьдесят второго года.
Пять пополудни; плотная толпа полуголых людей обоего пола, стянутых, как магнитом, со всего
