Изюм из булки

Пьяненькая заслуженная артистка Ч. поворачивается к телевизору, несколько секунд скептически смотрит на Джексона, затем хмыкает и говорит прокуренным голосом:

— Ха! Вы заплатите мне миллион долларов, я вам так станцую.

На пятой секунде того, что делал Джексон, она бы умерла. Она бы задохнулась, но перед этим у нее бы отвалились ноги и сошла с винта голова. Означенный миллион я мог бы истратить только на надгробие…

Но мысль о том, что во всем мире принят обратный порядок действий — сначала танцы, а потом назначение гонорара, — просто не приходила актрисе в голову.

Дети! Вы запомнили, что такое «совок»?

Курточка

Весной 91-го я участвовал в рижском фестивале «Море смеха». Заключительный концерт проходил в Доме офицеров, в двух шагах от вокзала, что было мне очень кстати. Я договорился, чтобы выпустили на сцену пораньше, и, выступив, рванул на московский поезд.

И в спешке оставил в гримерной комнате свою куртку.

Курточка была кожаная, дорогая сердцу и подходящая телу.

Из Москвы я дозвонился своему рижскому приятелю, и через какое-то время тот меня успокоил: куртка цела, вот телефон начальника Дома офицеров. Я не понял, зачем мне начальник Дома офицеров, но выяснилось: товарищ подполковник хочет сначала со мною поговорить.

Видимо, он решил удостовериться, что куртка моя, подумал я и с легким сердцем набрал номер. Но все оказалось гораздо серьезнее.

— Скажите, — спросил начальник рижского Дома офицеров, — это вы читали вчера «Письмо солдата»?

И я вдруг понял, что никогда не увижу своей курточки. Потому что «письмо» это со сцены действительно читал я…

ПРИЛОЖЕНИЕ

«Дорогая мамочка!

Пишу тебе из воинской части номер (вычеркнуто), где два года буду, как последний (вычеркнуто), исполнять свою (вычеркнуто) почетную обязанность.

Живем мы тут хорошо. Так хорошо, что (вычеркнуто до конца фразы). Сержанты любят нас, как родных, и делают это, мама, круглые сутки.

Ты спрашивала о питании. Ну что тебе сказать? (Вычеркнуто две страницы.)

В увольнение мы ходим по городу (вычеркнуто), по улице Карла (вычеркнуто) и Фридриха (вычеркнуто), возле которых на горе (вычеркнуто) и стоит наш (вычеркнуто) полк.

С этой (вычеркнуто) горы через прицел хорошо видно границу нашей (вычеркнуто) Родины, и за ней, как сама понимаешь, (вычеркнуто) — и как они там бегают, за голову схватившись. Но мы, мамочка, в них не стреляем, потому что наш (вычеркнуто) полковник сказал: «(вычеркнуто) с ними, пускай еще побегают!»

Так что ты, мама, за меня не волнуйся, а пришли мне лучше(вычеркнуто семь страниц).

С боевым приветом, твой сын, рядовой (вычеркнуто) ».

— Это читал я, — признался я.

В трубке наступила удовлетворительная пауза. Потом вкрадчивый подполковничий голос спросил:

— Зачем же вы клевещете на Советскую армию?

Если бы не несчастный заложник — моя легкая, кожаная на подкладке курточка — товарищ подполковник был бы послан мною, самое близкое, в Забайкальский военный округ, на акклиматизацию. Но курточка была в руках у подполковника, а я, если вы еще не поняли, страшно корыстный человек.

— Это не клевета, — сказал я, стараясь сохранять достоинство, но не сжигать мосты.

— Как же не клевета? — поинтересовался товарищ подполковник.

— Это шутка, — сказал я самое глупое, что можно было сказать в этой ситуации. Но мой минус неожиданно помножился на минус в голове собеседника, и на том конце провода наступила тишина.

— Шутка? — переспросил наконец начальник Дома офицеров.

— Конечно, — боясь спугнуть свое счастье, сказал я.

— Точно шутка?

Информацию о том, что шутка — это заостренная разновидность правды, до товарища подполковника еще не довели.

— Ну, разумеется… — Тут я достал из головы довод убийственной силы. — Ведь это был вечер юмора!

Подполковник еще подумал и сказал:

— Тогда ладно.

И в тот же вечер вернул куртку моему рижскому приятелю.

Стук в дверь с благодарностью

В глубоко семидесятые годы Таня П. работала режиссером на ленинградском телевидении. Ее начальник, выпускник тамошнего культпросветучилища, партийный, разумеется, на всю голову, был человеком необычайной широты — и однажды, в ответ на Танину просьбу о прибавке жалованья (а пахала она сверх всяких профсоюзных норм) ответил так:

— Ты хоть понимаешь, что ты единственная еврейка на всем ленинградском телевидении? Ты не денег должна просить, а каждый день, когда приходишь на работу, стучать ко мне в кабинет, заглядывать и говорить «спасибо».

Не в силах выразить руководству своей благодарности за все, Таня эмигрировала в Израиль.

Прошло пятнадцать лет. Таня продолжала работать по специальности — телевизионным режиссером, на местном канале. Начальствовал там марокканец, бывший торговец фалафелем. Когда его руководство достало Таню по самое не могу и она попыталась встать поперек, марокканец сказал:

— Эй! Ты хоть понимаешь, что ты единственная русская на израильском телевидении? — И далее по тексту: про стук в дверь и ежедневное «спасибо». Таня утверждает, что почти дословно, хотя и на иврите.

Я думаю, их всех готовят в каком-то едином марсианском центре. У вас есть другие версии?

Товарищ Грекова

В начале 80-х я вел театральный кружок в Городском Дворце пионеров и школьников и в добрый час