Подмосковный дядя на «жигуле» матюкался на гаишников, которых иначе как «волками» не называл.
— Двадцать пять лет кормлю этих волков!
— И что, — поинтересовался я, — за двадцать пять лет не было ни одного, который сделал бы всё по закону: квитанция, штраф, просечка?
Дядя задумался, вспоминая, и вспомнил:
— Нет, был один… Ну, козел!
Чем, собственно, полностью исчерпал зоологию наших отношений с родным государством.
Родные люди
А вот диалог Леши, работавшего у меня водителем в телевизионную пору моей жизни, со встречным ментом — диалог до слез российский и, практически, святочный. Мент остановил Лешу ближе к Новому году и, не тратя времени на формальности, просто попросил у него денег на праздник, сто рублей.
Если бы Леша поинтересовался, с какого, собственно, бодуна он должен давать менту сто рублей, это было бы резонно, но глубоко не по-русски… Разговор продолжился в народном ключе.
— Ты чё, командир! — сказал Леша. — Откуда у меня деньги? Нам еще за ноябрь зарплату не заплатили.
— Да ну!
— В газетах писали! — заверил Леша.
— Да? — Мент огорчился, потом вздохнул. — Вот и нам премию не выдали… Эх!
Они еще немного потоптались на морозе, поматерили начальство, поздравили друг друга с наступающим — и простились друзьями.
Мечты и воспоминания
Диалог моей жены-путешественницы и местного мужика — в Новгороде, в кафе. Местный, вросши в стойку, среди бела рабочего дня целеустремленно пил медовуху.
Они разговорились; жена поинтересовалась, где работает ее собеседник, и собеседник ответил: «Нигде». Продолжая поход в глубь чужой ментальности, жена полюбопытствовала, каково это — нигде не работать, и собеседник ответил: «В кайф».
А когда моя любознательная половинка спросила, чем же он коротает время, мужик, подумав, ответил:
— До обеда — вспоминаю, после обеда — мечтаю…
По дороге на Родину
Ехали-то мы на Селигер.
Сначала все казино да рестораны, потом канал реки Москвы, потом магазин «Икеа», а потом помаленечку началась собственно Россия: заборы гармошкой, родной ситец вдоль битой дороги и приглашение на шиномонтаж — краской по картонке… На четвертом часу путешествия, находясь в патриотическом энтузиазме, мы проскочили нужный поворот и заехали в Вышний Волочок.
Через полчаса я понял, зачем Господь заставил меня сделать этот крюк.
Мы сидели, обедая по негромким ценам в буфете гостиницы «Центральная». В туалете не было воды, и по надобности я был допущен на гостиничные этажи.
Молодость, проведенная в путешествиях по городам и весям, с лестницы ударила мне в голову советскими запахами. Старенькая уборщица ковырялась в коридоре, а из дальнего конца коридорной кишки неслось мужское хоровое пение. Это были частушки, страшноватые даже по местным меркам.
Из цензурных слов в тексте изредка встречались предлоги.
Дрожа от предвкушения, я пошел по коридору навстречу звукам.
Певшие сидели на кроватях — вчетвером в шестиметровом номере. Сидели, как йоги, среди стекла, в тренировочных штанах на голые татуированные тела, перед табуреткой с ополовиненной стеклотарой и обрезком колбасы. Безумное многодневное веселье сияло в стекленеющих глазах. Ответ на вопрос: кем, когда и зачем были командированы в Вышний Волочок эти россияне, давно унесла река времен.
Где-то рос потенциал, креп рубль и удваивался ВВП. Неподалеку от певших, в деревне под Торжком, лежала в своей могиле Анна Керн. Я стоял в двух метрах от вокала, затаив дыхание в буквальном смысле — запах, бивший из номера, мог поднять и Анну Петровну.
Потом я зашел в туалет, отдышался — и мы поехали на Селигер. Там — воздух, грибы, рыба — и деревни с названиями, которых не придумать умом… В деревню Конец не езжайте — что вам там делать? — езжайте в деревню Красота! В Красоте живет Женя, который дивно эту рыбу коптит. Очень советую. Только не промахнитесь — и от Торжка езжайте налево, а то вместо Селигера попадете в Вышний Волочок и, не ровен час, причалите к той гостинице. Там, наверное, до сих пор поют, сидя на стеклотаре.
Мля, нах…
Пресс-конференция Колоскова, осенью 2003-го, многое прояснила мне не только в области родного кожаного мяча. Вот, мля, говорил про подведомственных ему футболистов пьяноватый вице-президент УЕФА и президент Российского футбольного союза, они, мля, вообще, мля, не хотят играть. Потеряли достоинство, нах…
Ради того, чтобы это услышать всей страной, стоило проиграть Израилю еще и в футбол.
Тютькин из «Чехии»
Дело было в конце девяностых. Корреспондент НТВ в Чечне предложил встреченному им полковнику десантных войск воспользоваться своим спутниковым телефоном и позвонить домой, под Благовещенск, маме: у мамы был день рождения. Заодно корреспондент решил этот разговор снять — подпустить лирики в репортаж.
В Чечне была глубокая ночь — под Благовещенском, разумеется, утро. Полковник сидел в вагончике с мобильным телефоном в руке — и пытался объяснить кому-то на том конце страны, что надо позвать маму. Собеседник полковника находился в какой-то конторе, в которой — одной на округу — был телефон.
Собеседник был безнадежно пьян, и хотя мама полковника находилась, по всей видимости, совсем недалеко, коммуникации не получалось. Оператор НТВ продолжал снимать, но для выпуска новостей происходящее в вагончике уже явно не годилось — скорее, для программы «Вы — очевидец».
Фамилия полковника была, допустим, Тютькин. (Это не потому, что я не уважаю полковников. Не уважал высказал настоящую: поверьте, она была еще анекдотичнее.)
— Это полковник Тютькин из Чехии, блядь! — кричал в трубку герой войны («чехами» наши военные называют чеченцев; наверное, в память об интернациональной помощи 1968 года). — Маму позови!
Человек на том конце страны, будучи с утра на рогах после вчерашнего, упорно не понимал, почему и
