зеленого расстегнутого камзола, а в левой он держал за спиной плеть; ноги его, в кожаных штанах и высоких сапогах, были широко расставлены. Он смотрел, как черноволосый, дерзкий на вид молодой человек в синем суконном одеянии с бранью и проклятиями укрощал взбесившегося коня. Из окна замка за молодым человеком наблюдало еще одно лицо: пожилая, белотелая, черноглазая и черноволосая дама; по ее тонкому носу и надменно приподнятым губам легко было угадать высокомерную породу Зринских. Дама в светло-зеленом платье, с белой шапкой на голове, судя по сходству лиц, была, несомненно, матерью молодого человека. Да, это была жена Тахи, урожденная Елена Зринская, а молодой человек – ее сын Гавро. Впрочем, это скорее был мальчишка, чем молодой человек, и скорее чертенок, чем барчук. Невдалеке от хозяина стояло несколько крестьян без шапок; здесь была и крестьянка с грудным ребенком на руках. Она горько плакала.
– Ну, Гавро, ну же, Гавро! Садись на него, взнуздай его! – кричал Тахи хриплым голосом, не обращая внимания на крестьян. Молодой белый конь турецкой породы был неукротим. Он извивался, как черт, становился на дыбы и тряс головой, но молодой человек сжал его ногами, пригнулся к шее, прилип к нему, как репейник, как змея.
– Вот так! – воскликнул отец и хлестнул и коня и сына плетью.
– Вот так! – крикнула и госпожа Елена из окна. – Эй, держи его, держи, не сдавайся!
– Это твой конь? – обратился Тахи к крестьянину, стоявшему поблизости и зорко следившему за всем происходящим.
– Да, ваша милость, – подтвердил крестьянин.
– А откуда у тебя такой конь?
– А он турецкий, я его у турка отнял, ваша милость, в прошлую войну.
– На что тебе такой породистый конь, – спросил Тахи, – на что он мужику? Я тебе окажу милость. На этом коне я сам поеду в Канижу, он лучше, чем Мркач моего свояка Николы. Понимаешь, этот конь мой.
– Но, ваша милость, – заговорил жалобно бывший кавалерист бана.
– Убирайся отсюда! – крикнул Тахи. – Благодари бога, что жив остался. Марш отсюда!
Несчастный крестьянин еще раз бросил взгляд на красавца коня и побрел, опустив голову. К Тахи подошла женщина с ребенком.
– Ваша милость, – проговорила она сквозь слезы.
– Ну-ка, Гавро, прогони его еще разок по двору, – крикнул Тахи, не обращая внимания на женщину.
Молодой человек понесся как сумасшедший, а женщина повторила:
– Ваша милость…
– Что тебе? Кто ты? – спросил Тахи.
– Я Марушич из Запрешича.
– Ну?
– Ваши слуги отняли у меня все мое убогое имущество.
– Будет меньше забот, – засмеялся Тахи. – Давай, Гавро!
– Но ведь я голодна, гола, боса; это же все мое было.
– Твое? А что может быть твоим? Ничего нет твоего. А, теперь припоминаю. Своего откормленного вола требуй с госпожи Уршулы.
В эту минуту Гавро подскакал к месту, где стояла женщина с ребенком, и сбил бы ее с ног, если б не неожиданно подбежавший Губец, который схватил коня за узду. Женщина с плачем отошла… Конь стал. Старый Тахи остолбенел и посмотрел на крестьянина.
– Ты кто? – спросил он.
– Матия Губец, – спокойно, но смело ответил крестьянин.
Хозяин смерил его взглядом.
– Губец? Губец? – спросил он. – Ах да! Ты из Верхней Стубицы, не так ли?
– Да, ваша милость.
– Это ты – ложный пророк, крестьянский бог, – заметил насмешливо хозяин, – мой кмет.
– Я кмет стубицких господ, – ответил спокойно Губец.
– Чего же ты, редкий гость, хочешь, какой милости? – спросил Тахи. – Слышал я, что ты гордец; я тебя еще не видел.
– Я не милости искать пришел, – продолжал крестьянин, – а права.
– Кмет – права? – удивился Тахи.
– Да, ваша милость; я слышал, что ваша милость записывает молодых людей в конницу.
– Да, ну и что ж?
– Я слышал, что записан и Джюро Могаич из Стубицы, сын моей сестры.
– А, да! Могаич? Да, записан, – вспомнил Тахи.
– Но Джюро свободный, – сказал Губец, – он не обязан служить в войске, да к тому же он собирается жениться.
