– О мой господин, – продолжала Клара, плача, – они жестоко оскорбили меня, точно гадюка ужалила! Мало того! С того дня я попала к самоборцам на зубок. Сочиняют про меня глумливые песенки, стишки и распевают вместе с загребчанами по ярмаркам. Ты слышал, меня выставляют на посмешище!
– Bene, bene! – ответил Унгнад. – Я спою этим негодяям, как кот мышам! Будь покойна, дорогая Клара, будь покойна – загребчане узнают бана Унгнада.
– А не можешь ли ты наказать этих негодяев, если они даже и не оскорбляли твоей жены? – продолжала оживленно Клара. – Ведь они. не признают твоего суда, не желают признавать тебя, главу государства, и пыжатся, почитая себя выше всех дворян королевства.
– Да, да, – подтвердил Унгнад, подергивая свои рыжие усы, – совершенно верно, повелительница!
– Крсто, – попросила Клара, – если ты меня действительно любишь, докажи это теперь же, отомсти им немедля, уничтожь этих козявок; и, клянусь Иисусом и Марией, покуда ты не исполнишь мою просьбу, я тебе не позволю и коснуться меня!
– Хо! Хо! Не будь жестокой, моя Кларица, – промолвил, посмеиваясь, бан, – обещаю тебе исполнить все, что ни пожелаешь, и еще больше! Кстати, очень хорошо, что прибудет войско, я расквартирую своих ребят в Загребе насильно, пусть трескают все подряд, как саранча на спелом поле, пока не очистят все кухни и пивные. Все пусть будет угощением: и загребская живность, и сено, и добро, и… женщины!
– Ха, ха, ха, хорошо! – Клара выпрямилась, в глазах загорелся огонь. – Сейчас я вижу, мой господин, что ты меня любишь, – и она страстно обняла его.
На следующий день в Загреб начало стекаться войско бана. Город огласился барабанным боем и трубными звуками. Первыми прибыли на конях хорватские синие копейщики с длинными копьями; за ними прискакали бандерии прочих хорватских вельмож, затем появилась желтая краньская наемная пехота, два больших отряда влашских харамий, краньские бомбардиры, штирийские латники и полк испанских драгун с длинными мечами. Войска располагались не как обычно в одном из лагерей близ города, – отряд за отрядом вступали в Загреб и насильственно размещались в домах горожан. Городской судья, бледный от гнева, явился в резиденцию бана.
– Что случилось, мой добрый судья? – насмешливо спросил бан, сидя за кувшином вина.
– Ваша вельможность еще спрашивает! – с трудом сдерживая ярость, ответил судья. – Простите меня, ваша вельможность, но я удивляюсь подобному вопросу! До сих пор, согласно обычаю, войска бана стояли лагерем, но пот сейчас в город входит отряд за отрядом; солдаты силой врываются в дома, выламывают двери, противозаконно вселяются к мирным гражданам, да еще требуют, чтобы их кормили н поили. Чем? Откуда нам взять? Разве вашей вельможности неизвестно, что год был неурожайный, в городе нет хлеба и ему грозит голод?
– Голод? Ха! Ха! Ха! – захохотал бан. – Вы рассказываете страшные вещи, но я, ей-богу, не могу вам поверить! Голод, а почему тогда так жирны господа из магистрата? Бросьте, шутить изволите.
– Я говорю правду, господин бан, клянусь богом, мы бедны, а ваши солдаты голодны как волки! Мне неведомо, кто приказал взвалить такое бремя на неимущий город, но я утверждаю, что это явное нарушение его прав и привилегий.
– Я приказал, судья, – бан ударил кулаком по столу, – я приказал, вы слышали!
– Но приказ этот неправильный, ваша вельможность.
– Я ваш гость, а солдаты мои дети, ergo, вы должны их кормить! Punctum! Если же ваши господа горожане только пикнут, я им покажу, кто таков Унгнад, а ежели вам что не по вкусу, отправляйтесь в Пожун и жалуйтесь на меня! Прощайте!
– И пожалуюсь! Бог мне свидетель, – ответил судья и ушел.
Покуда бан и судья яростно препирались, госпожа Клара в другом конце дома разговаривала с мосье де Лерноном.
– Вы уверяете, что женщины себялюбивы, – говорила, улыбаясь, супруга бана, освобождая руку из цепких пальцев галантного моркиза. – Нет, нет, маркиз! Именно женщины всем жертвуют для своих мужей.
– Причина тому – себялюбие, высокородная госпожа! – ответил маркиз.
– Будем откровенны! Вы хотите сказать, что завоевали благосклонность Клары Унгнад потому, что Клара сама того пожелала, не правда ли? До некоторой степени вы правы, у господина Унгнада… столько государственных дел. Не так ли? Однако господин маркиз де Лернон поклоняется в этой глуши не только звездам! Клара Унгнад его любовница, но имеются и другие!
– Высокородная госпожа! – краснея, воскликнул маркиз.
– Молчите, молчите, – ответила Клара, – мне все известно, господин Бернард, все. У меня тоже есть верные люди! Не думайте, что я сержусь. Поскольку я ваша только наполовину, то можно ли мне требовать, чтобы вы были всецело моим? Видите, я не эгоистична. Вы вольны искать мед и на других цветах. Я знаю, Бернард, что прав мужчин непостоянен.
– Клара!
– Молчите! Слушайте меня. В этом городе живет прелестная девушка, Дора, дочь золотых дел мастера Крупича. Я ненавижу эту девушку. Не спрашивайте почему. И повторяю, я не эгоистка! Мой слуга Чоколин может подтвердить, что Дора прелестна, я же буду любить вас еще больше, если вы приволокнетесь за Дорой.
– Клара!
– Ни слова больше! Я возненавижу вас, Бернард, если вы не покорите ее. Прощайте!
И маркиз расстался с супругой бана.
Сходя с лестницы, полковник раздумывал о смысле Кларипых слов. У ворот стояла толпа слуг бана и всячески издевалась над несчастным глухонемым Ерко.
– Эй, послушай-ка! – обратился полковник к одному из слуг. – Ты не знаешь, где дом золотых дел мастера Крупича?
