– Как по-твоему, что это было... что ты видел?
– Не знаю. Нечто желающее дать знать о своем присутствии.
– Странно, что нам приходится говорить, – сказала она после непродолжительной паузы. – Мне кажется, мы узнали бы друг о друге больше, если бы молчали сейчас. Людям всегда приходится говорить, и это хорошо... мне приятно тебя слушать. Возможно даже, иногда слова необходимы. Но когда ты говоришь, тебе постоянно нужно думать, что и как сказать, и ты отчасти теряешь связь с другим человеком.
– Ты всегда все так анализируешь?
Марина едва заметно улыбнулась.
– Я помню, что мне больше всего понравилось в тебе. Ты самым милым образом поддразнивал меня. Я терпеть не могу, когда меня поддразнивают, но у тебя это здорово получалось.
– Ну и кто теперь облекает чувства в слова?
– Надо полагать, я. Ты меня понимаешь? Кончиком указательного пальца она легко провела по костяшкам его пальцев. Котенок на часах жалобно промяукал пять раз. Они оба разом взглянули на часы, в явном смущении, словно чувствуя необходимость отдохнуть друг от друга.
– Думаю, я должен пойти в церковь сегодня, – сказал Демпси. – Я не уеду из Нью-Йорка, и я не стану доставать Пинеро. Я не хочу проходить через еще одно расследование. Эти полгода меня просто вымотали. Пресса. Юристы. Хватит!
– Если бы я была рядом, тебе было бы легче? Демпси сжал ее руку:
– Я не верю во все эти ритуалы. В конце концов, выбор за мной.
– Ты ведь знаешь, что Пинеро попытается убить тебя.
– Ну, это не так просто. Я сижу в одном месте, он находится где-то в другом – и мы собираемся убить друг друга? Так, что ли? Возможно, этот номер и пройдет. Коли так... – Демпси вытер губы, смял салфетку, – ... ну и ладно. Я не хотел убивать Лару. Я никогда не хотел никого убивать. Но я могу. Тем более Пинеро. Он не из тех, на кого у меня не поднимется рука.
Демпси снова почувствовал тяжесть на сердце. Казалось, привкус слов осел у него в горле, отчего и голос зазвучал хрипло.
– Я не изображаю тут крутого парня... крутого полицейского. Просто говорю как есть.
Он попытался прочитать мысли Марины; они мелькали у нее в глазах и исчезали, словно рыбки в стремительном потоке. Однако он почти физически ощущал исходящие от нее волны тревоги и знал, что сейчас тревога является бурным потоком, в котором носятся ее мысли.
– Это слишком опасно, – еле слышно проговорила она и погладила Демпси по руке, пристально глядя на свои пальцы, словно приводя их в движение взглядом. – Лучше уйти.
Он почувствовал желание признаться во всем, рассказать, какие вещи ему приходилось делать; как Пинеро заморочил ему голову, заставив поверить в необходимость подобных вещей, и как это исподволь изменило его; объяснить, что, возможно, он должен поквитаться с Пинеро, что это единственный способ освободиться от прошлого, – но обвинить во всем Пинеро было слишком легко, и он не хотел вдаваться в вопрос о своей личной ответственности. Демпси положил ладонь Марине на затылок и притянул ее к себе. На душе у него стало легко и спокойно. – Мне нужно остаться, – сказал он.
Зажатая между мелочной лавкой и бакалейным магазинчиком на углу Сто шестьдесят пятой улицы, церковь Лукуми Бабалу Ай, с затемненными окнами и желтым оштукатуренным фасадом, в синих, красных и коричневых арабесках, напоминала скорее дешевый бар, нежели место, куда стянуты силы, призванные решить судьбу богов вуду, судьбу города, мира и, если следовать логике, – всей вселенной. Несколько заведений в квартале еще оставались открытыми, и, несмотря на холод, мужчины, лениво прохаживались у машин, стояли под навесами в островках света, курили, поддразнивали двух молоденьких продавщиц, торопливым шагом проходивших по улице, и всем своим видом являли картину жизнерадостного деревенского добродушия; но двумя кварталами дальше вздымались грязно-желтые шестнадцатиэтажные здания с осыпавшейся с фасадов плиткой и провалами окон. Фонари там не горели, автомобили не ездили, прохожие не ходили, и окутанная тьмой улица, казалось, уводила прямиком в царство забвения. Глядя в темноту, Демпси испытал такое ощущение, будто у него перед глазами поставили экран с видом унылого городского пейзажа, заслонив от взора нечто важное.
Сгорбленный чернокожий старичок, ростом с ребенка, одетый в белые штаны и поношенный старомодный пиджак, под которым виднелась голая костлявая грудь, приветствовал Демпси и Марину у дверей церкви на таком ломаном английском, что они не могли понять, чего ему от них нужно, пока он не взял Демпси за руку и не провел за собой в просторное помещение в глубине здания. Побеленные стены, потолок и пол здесь были украшены сотнями символических изображений, похожих на нарисованные на обрывках пергамента в кабинете Рэнди. Красные, зеленые и черные фигуры, порой не более сложные, чем след куриной лапы. Демпси с Мариной словно оказались в коробке, обернутой вывернутой наизнанку подарочной бумагой, так что весь узор можно было рассмотреть изнутри. Вдоль стен стояло с полсотни стульев, половина которых была занята мужчинами и женщинами испанского происхождения, сидевшими небольшими группами. Женщины – в большинстве средних лет, полные – были в белых платьях, а мужчины в рубахах и темных широких штанах. Они проявили неподдельный интерес к Демпси, бросая на него взгляды и перешептываясь. Несколько мужчин сидели на полу, зажав коленями барабаны. Среди них был и Рэнди. Он поприветствовал Марину и Демпси взмахом руки; три средних пальца у него на обеих руках были связаны вместе. В центре помещения стоял длинный стол, покрытый красной скатертью, а на нем – окруженная блюдами с курицей и рисом, дольками апельсина, ломтиками манго, ананаса и ворохами красных цветов – возвышалась установленная на пьедестале белоглазая деревянная статуя, которую Демпси видел в лавке лекарственных трав. Из-под стола доносился сильный неприятный запах, и Демпси заметил тараканов, суетливо бегающих по пище.
Вскоре в зал вошла Сара Пичардо – в белом платье и наброшенном на волосы белом платке, испещренном теми же символическими знаками; она кивнула Демпси и показала им с Мариной место у стола. Старик торопливо протянул Демпси чашку с темной жидкостью. Слегка помешкав, Демпси взял у него из рук чашку с тепловатым отваром пионии. Старик жестом велел выпить и довольно хмыкнул, когда Демпси сделал несколько глотков. Через несколько минут в душе у него стало нарастать смирение. Порожденное не унынием и не испугом, а просто сознанием, что он совершенно не контролирует ситуацию и потому вполне может прогнать все свои страхи. Живая испанская речь; барабанщики, выстукивающие пальцами нервную дробь на своих барабанах; нахмуренный бог на своем усыпанном цветами постаменте; Сара Пичардо, похожая в своем белом, украшенном символическими изображениями платье на существо, созданное из той же материи, что и храм, в котором она исполняла обязанности верховной жрицы, – все это словно
