пробивалась седина, во взгляде водянисто-голубых глаз читались сообразительность и напористость.
— Скорее уж я замахнусь на вас, — буркнул Коррогли.
— На меня? — Мервейл сделал вид, будто поражен до глубины души. — А я-то чем вам досадил? Нет, сдается мне, вы затаили зло если не на своего клиента, то на достопочтенного судью Ваймера. Судя по всему, он не одобряет вашу тактику.
— Мне трудно его в чем-либо упрекнуть, — пробормотал Коррогли.
Мервейл посмотрел на него, покачал головой и рассмеялся:
— Сколько бы мы с вами ни сталкивались, вы ничуть не меняетесь. Я знаю, вы не лукавите, не пытаетесь передернуть факты, но я уверен, что, едва начнется суд, ваша хитрость тут же обнаружится и окажется, что вы предусмотрительно припрятали в рукав запасную колоду.
— Вы не доверяете самому себе, — парировал Коррогли, — потому и не верите никому вообще.
— Пожалуй, вы правы. В моей силе моя слабость. — Мервейл повернулся к двери, замялся, потом спросил: — Хотите выпить?
Коррогли снова взвесил на ладони Отца камней. Тот словно стал еще тяжелее.
— Не откажусь, — ответил он.
В заведении под названием «У слепой дамы», что располагалось на Шанкриз-лейн, как всегда было не протолкнуться. Этот паб с зеркалами, запотевшими от большого количества людей, был излюбленным местом встречи писцов и молодых адвокатов. Дротики, направленные неверной рукой, вонзались то в стропила, то в штукатурку стен; шум стоял такой, что поневоле приходилось кричать, чтобы быть услышанным. Мервейл и Коррогли, поднимая высоко над головой стаканы с вином, кое-как пробрались сквозь гомонящую толпу и отыскали свободный столик. Стоило им сесть, как гулявшая по соседству компания низших служащих загорланила непристойную песню. Судья моргнул, потом жестом пригласил Коррогли пригубить. Певцы переместились подальше. Мервейл подался вперед и устремил на Коррогли взгляд, исполненный доброжелательной снисходительности, которая была скорее привычкой, чем выражала его истинное отношение к адвокату. Мировой судья вырос в семье зажиточного кораблестроителя и, естественно, относился к крестьянскому сыну свысока. Однако оба они старались не выставлять напоказ свои чувства, скрывая их под маской взаимного уважения.
— Ну что? — спросил Мервейл. — По-вашему, Лемос лжет? Или спятил?
— Что не спятил — точно. Лжет? — Коррогли отпил из стакана. — Всякий раз, когда мне кажется, что я знаю ответ, я убеждаюсь в обратном. Строить догадки в этом деле рискованно. А как по-вашему?
— Конечно же, он лжет! Мотивов для того, чтобы убить Земейля, у него было хоть пруд пруди! Господи, да у него не оставалось иного выхода! Но должен признать, он сочинил потрясающую историю.
— Да. Если бы он согласился немного подправить ее, чтобы она не оставляла такого сильного впечатления, я бы, вероятно, добился для него некоторого смягчения наказания.
— Поймите, впечатление, которое производит его рассказ, как раз и дает эффект. Люди наверняка говорят себе: «Нет, он невиновен, иначе бы он не стал цепляться за свои выдумки».
— Я бы пока воздержался от того, чтобы называть его рассказ выдумкой.
— Хорошо, пусть это будет «ниспосланное свыше озарение».
«Нервничаешь, сукин сын, — подумал Коррогли. — Сегодня ты у меня попляшешь».
— Не возражаю, — улыбнулся он.
— Ах, — произнес Мервейл, — по-моему, вы уже вообразили себя выступающим на процессе.
— Просто у меня такое настроение, — объяснил Коррогли, делая очередной глоток. — Выкладывайте, Мервейл, что вам от меня нужно?
Лицо Мервейла выразило неудовольствие.
— Что с вами? — поинтересовался Коррогли. — Я испортил вам все веселье?
— Не знаю, что на вас нашло, — отозвался Мервейл. — Наверно, вы перетрудились.
— Дело в том, что мне наскучили постоянные подковырки, вот и все. Вы не устаете напоминать мне о разнице в нашем положении. Вы приводите меня сюда, одариваете вежливой улыбочкой и пускаетесь в описания вечеринок, на которые меня не приглашали. Я полагаю, вы считаете, что получаете таким образом психологическое преимущество, но мне кажется, что подобное мнимое превосходство только ослабляет вас, тогда как сейчас вам потребуется вся ваша сила. Послушайте меня, Мервейл, для вас было бы лучше накопить побольше опыта.
Мервейл вскочил со стула, метнув на Коррогли презрительный взгляд.
— Вам известно, что вы — посмешище? — язвительно осведомился он. — Про вас ходят слухи, что вы даже спите в обнимку со сводом законов. — Он швырнул на стол несколько монет. — Вот, закажите себе выпивку, может, хоть так вы научитесь веселиться.
Коррогли смотрел, как судья пробирается к выходу, милостиво кивая в ответ на приветствия писцов, и размышлял о том, с какой стати его вдруг понесло. Подождав немного, он поднялся, вышел из паба, свернул на бульвар Бискайя и пошел вперед без цели сквозь сгущающийся туман, погруженный в мрачные раздумья. Сырой и соленый воздух казался ему материализацией той тяжкой тьмы, что давила на сознание. Краем глаза он заметил, что очутился в квартале Алминтра, но, лишь остановившись перед лавкой Лемоса, признался себе в том, что хотел вернуться сюда. Или, может быть, неодолимое влечение, исходившее от Отца камней, привело его сюда? При этой мысли, пускай она была шутливой, волосы у него на затылке встали дыбом. Коррогли подумал о том, что история Лемоса, вполне возможно, не слишком далека от правды, и спросил себя, не сделался ли он сам уязвимым перед желаниями Гриауля. Тишина пустынной улицы беспокоила его, островерхие крыши домов возвышались над пеленой тумана этакими черными горами, немногочисленные фонари, чьи очертания расплывались в вечерней мгле, выглядели громадными и ядовитыми цветками. Обсидиановые окна лавки отражали свет и не позволяли заглянуть внутрь. Время было еще не слишком позднее, однако все частные ремесленники и лавочники уже спали… кроме разве что той девушки, чья комната была над лавкой Лемоса. Коррогли уставился на освещенное окно, размышляя о том, что оскорбления судьи Мервейла дали ему повод навестить Мириэль, дабы, так сказать, опровергнуть домыслы злопыхателей. Он решил идти домой, но не двинулся с места, словно зачарованный тусклым сиянием фонарей и доносящимся из темноты грохотом прибоя. Где-то поблизости залаяла собака, вдалеке послышались голоса, звуки скрипок и рожка, зазвучал печальный напев, словно неведомые музыканты каким-то образом угадали настроение Коррогли. «Нет, — сказал он себе, — она спустит тебя с лестницы, она всего лишь кокетничала с тобой, зачем тебе это — чтобы отвлечься от своих мыслей хоть ненадолго?»
— Верно, в самую точку.
— Черт! — буркнул он в темноту, обращаясь к окружавшему его равнодушному миру. — Черт, а почему бы и нет?
Девушка, которая открыла ему дверь, была, разумеется, той же самой, что так вальяжно возлежала на диване во время их первой встречи, однако с тех пор она сильно изменилась. Неестественно бледное лицо выглядело взволнованным и испуганным, с него исчезла печать порока, волосы растрепались. Одетая в белое платье из какой-то грубой материи, она посмотрела на него так, будто не узнала, а потом пробормотала:
— А, это вы…
Коррогли собрался извиниться за столь поздний визит и с достоинством удалиться, но прежде, чем он успел раскрыть рот, Мириэль отступила от двери, приглашая его войти.
— Я рада, что вы пришли, — сказала она, следуя за ним в гостиную, которая была сегодня образцом чистоты и порядка. — Никак не могу заснуть.
Опустившись на диван, она порылась в ящичке стола, извлекла оттуда сигару и выжидательно поглядела на адвоката.
— Садитесь.
Он послушно примостился на стуле.
— Мне хотелось бы задать вам еще кое-какие вопросы.
— Вопросы? Вы… Ах да, вопросы. — Она тихонько рассмеялась и погладила подлокотник дивана. — Что ж, спрашивайте.
— Я слышал, будто Мардо избрал вас своей преемницей, и в случае его смерти вы должны были стать во главе культа. Это так?
