– Рыдала, – подсказал я.
– Я не совсем понял, Фатик, нас что, обманули?
– Узнаем в конторе.
– Эркешш махандарр!
– На всякий случай – приготовь к бою колотушку.
– Но я же на ней игра…
Сила внушения – великая штука!
Мы торопливо покинули бульвар Славного Гро и углубились в кварталы вечернего города. Я знал близкий путь через подворотни – этим путем добираться до конторы примерно полчаса. Варварская часть моего 'я' немного запуталась в чувствах, хотя на поверхности плескалась самая настоящая ярость. Опасайтесь дразнить варваров, друзья, серьезно вам говорю!
От тряской ходьбы ушибы разболелись, в голове застучали молоточки. Еще я заметил, что меня слегка кренит в сторону. Гритт! Эдак я отдам концы без всяких усилий Митризена. Да, варвары не железные, они сделаны из стали. Просто сталь, зараза такая, часто трескается.
Олник шел молча, сопя, как обиженный ребенок. Он, видите ли, не получил кахавы. Тьфу!
Небо очистилось, и луна ярко освещала помойку, по которой мы, хм, перемещались. Из бедных кварталов и раньше редко вывозили мусор, а ныне, с упадком экономики, перестали вывозить вовсе. Местами его скопилось столько, что он погреб под собой не только мостовую, но и стены домов. Местные протаптывали в нем тропки, как в первом снегу. Прекрасные угодья для охоты на крыс.
Тут я снова почуял
Чертовщина, в подворотне никого не было! Ну, разве что сотня другая крыс пялилась на нас отовсюду.
–
Вот только я знал, что это не паранойя.
Мы свернули на пустынную улочку, освещенную скудными огнями. Она круто задиралась вверх, благодаря чему мусор на ней не задерживался, скатываясь туда, откуда мы пришли.
Это случилось за нашими спинами.
Грохот кровельной жести слился с яростным кошачьим воплем. Концерт 'Вечерняя кастрация' в одном сольном номере. Затем с высоты двух этажей плюхнулся сам кот – рыжий ободранный засранец, а рядом со звуком 'пламп!' упало
– Дьявольщина!
Кот изогнулся, втянув вислое брюхо, и боком-боком попятился к стеночке. Серая тварь немного превосходила его габаритами. Из острых плеч торчала тупорылая башка с выпуклыми, близко поставленными глазами, передние лапы были непомерной длины. Тварь подпрыгнула, пытаясь взлететь, но левое крыло свисало, как мятая тряпка. Тогда она выпустила когти из всех четырех лап – замечательные когти, похожие на иглы, которыми ушивают глаза покойников.
Кот притиснулся к стене и зашипел. Тварь распахнула пасть, вернее сказать – растянула, как змея, когда пытается сожрать что-то крупное. Поверьте, у меня самого челюсть отвисла. Короче говоря, это была уже не пасть, а настоящая дырища для поглощения кошек. На паре скверных клыков заиграл желтый свет фонаря.
– Цок-цок-цок! – застучали по мостовой загнутые когти.
– Дохлый зяблик! – прошептал гном. Это значило, что он не просто испуган, но и удивлен, притом, что после детства, проведенного в пещерах Зеренги, моего товарища удивить было трудно.
Я метнул нож, который держал в рукаве куртки. Он скользнул по плечу твари и упал на булыжники. Зато второй, из нагрудного кармана, воткнулся ей в горло. Отличный бросок, если учесть, что я целил в сердце.
Неплохие ножи у братьев Гхашш, неплохие. Утром я прикинул баланс, и даже всадил парочку в уцелевшую стойку газебо, пугая челядь Митризена. Как хорошо все-таки быть дальновидным!
Кот умчался дикими прыжками, не сказав и слова благодарности. Олник подбежал с молотком наперевес, но тварь была мертва – она лежала на боку, запахнувшись крылом, выпученные глаза помутнели, из раны сочилась кровь цвета дегтя. В общем, отвратное зрелище. Я побрезговал извлекать нож, не стал даже пинать тварь мыском ботинка.
А ведь оказался прав юродивый парнишка. Зря я его избил.
– Видал когда-нибудь такую штуку?
– Эркешш… Разное видел, но такое – впервые.
– Аналогично, дорогой Гагабурк.
– Дохлый зяблик! Может, возьмем с собой, да скинем алхимикам? Я знаю парочку, они дадут хорошую цену! Это же этот, как его,
Я пожал плечами, чувствуя себя до странности легко, словно сбавил разом десять годков.
– Хочешь – бери. Только заверни в свою куртку. Если будешь волочить ее за крылья, даже в полночь соберешь толпу зевак.
Олник поскреб в затылке, рассматривая дегтярную лужу:
– Тогда пускай тут остается.
Внезапно я понял, почему мне так легко.
Я быстренько сложил два и два: значит, вот она, ищейка. Теперь ясно, почему взгляд упорно следил за мной сверху. В двух словах я объяснил это напарнику.
– Эркешш махандарр!
– Но я не думаю, что это Митризен.
– Эльфы!
– Не знаю. Может, те, о которых трендел свихнутый часовщик. Что-то там про след и охоту. – 'И про крылья', – мог бы я добавить. – Я не думаю, что он имел в виду наших эльфов. Пошли быстрей, у меня скверные предчувствия. В этом городе заваривается какая-то каша.
– Что-что? – Гритт, я позабыл, что до гномов не всегда доходит смысл человеческих пословиц.
– Гуляш из зеленых гоблинов. В этом городе кто-то варит гуляш из зеленых гоблинов.
Олника чуть не вывернуло на мостовую.
Я все время ускорял ход, в безлюдных местах срываясь на бег. Меня распирала агрессия. Мне вдруг очень захотелось встретиться с тем кулинаром, который решил сварить из гоблинов гуляш. Может, то был один из эльфов, может – кто другой, в любом случае, контора служила точкой отсчета. Больше я не буду добрым и терпеливым, о нет. Опасайтесь злить варвара… А, я это уже говорил. Ну, тогда так: опасайтесь делать из варвара марионетку.
'Дом Элидора' таил в себе угрозу, и лелеял ее, предлагая всем заглянуть на огонек. Да, окна были освещены, и из входной двери – настежь распахнутой, между прочим – падал клин света. Вроде все открыто, никакой тебе загадочности, но я чутьем варвара ощутил опасность.
Мы остановились передохнуть на другой стороне улицы.
– У нас свет, – заметил мой приятель, перетащив повязку на другой глаз. – Видимо, мы дома.
– Угу, Джабар тоже дома. Приготовь молоток.
Пара ножей заняла нужные места. Торбу с мечами я взял наперевес, распустил завязки. Одно движение – и горловина свободна.
В прихожей Элидор – все в том же сальном балахоне – рыдал за конторкой.
Какой сюрприз. Во мне почему-то таилась надежда увидеть его с распоротым горлом. Но рыдающий тоже сойдет, побольше горя и страданий, мы, варвары, все такие кровожадные.
– За-за-за что? – Блеклые глаза старого хрыча были полны скорби и жалости.