заварной крем с финиками и изюмом с Востока, миндальный крем… С того злополучного дня рождения Рудольф не переодевался, его кожа покрылась грязной коркой. Петака развалился под большим столом на козлах и наотрез отказывался оттуда вылезать. Целый шмат говядины, засиженный мухами, лежал рядом с ним на полу. Зверь линял, шерсть вылезала клочьями.
— Ваше величество… судя по всему, Петака умрет. — Румпф, на время занявший место Вацлава, от всей души ненавидел дряхлого зверя, но не желал, чтобы его обвинили в кончине императорского любимца.
— Что? Что ты сказал? — заблудившийся в глубоких и мрачных коридорах своего сознания, император все же услышал голос советника. — Петака, Петака, что с ним такое?
И тут точно острая спица вонзилась ему под лопатку. Рудольф припомнил предсказание Браге: когда умрет лев, умрет и император.
— Писторий предлагает его исповедать.
— Что? Кого исповедать? Льва? Идиот! Он же безгрешен!
Внезапно император с приступом острой досады вспомнил, что город наводнен бандами бродячих мародеров, что из-за слухов о войне толпы горожан скопились у ворот со всеми своими пожитками. Империя… Кто вообще что-то знает о текущем положении дел в империи? Собирают ли налоги, удается ли сдерживать турок, соблюдаются ли интересы императора при заключении торговых сделок?
Но сперва самое главное. Петаке надо вернуть доброе здравие при помощи мелко нарубленной телятины, мягкого хлеба, вымоченного в крови ягненка, а также голубиных грудок, посыпанных сахарным песком. Сотня лучников получила приказ незамедлительно выйти под дождь и самыми тонкими стрелами настрелять голубей. Одновременно велись поиски самой лучшей телятины.
Вторая забота: раввин. Раввин и его слова, дарующие вечную жизнь.
— Раввина нигде не найти, в Юденштадте жуткий беспорядок, — сообщил императору Румпф. — Горожане ропщут, требуя смерти прелюбодейки. Они говорят, что это она навлекла на Прагу беды, и если ее сожгут, проклятье будет снято.
— Ложь, болтовня, сплетня и полный бред. Убить прекрасную женщину? Абсолютная чушь! Старые, уродливые ведьмы — это я еще понимаю. Но отправлять на костер подобную красоту?
— Еврейку, ваше величество.
— В ней есть христианская кровь, Румпф. По слухам, она наполовину христианка, и когда она станет императорской любовницей, ее можно будет быстро и легко обратить. Послать отряд стражников для охраны Юденштадта.
— Ее там нет.
— Тогда ее следует найти, доставить прямо в замок, помыть, напудрить, умаслить, одеть, подготовить… А как только дождь прекратится, Келли будет казнен. Мы и так слишком долго медлили.
— Скоро падет ночь, ваше величество.
— То же самое случится с твоей головой, Румпф, если ты будешь уклоняться от исполнения своего долга. Скажи мне, где Кеплер и Браге?
— Браге умер, ваше величество.
— Что? Как умер?
— Говорят, он проглотил немного отравленного вина. Вы же сами назначили Кеплера императорским математиком. А Киракос болен оспой.
— Только не говори мне, что он тоже умер.
— Его нигде не могут найти.
— А в собственной кровати его никто не искал?
— Его кровать пуста.
— А под кроватью? В шкафу? Все либо померли, либо разбежались. Ты хоть раз видел, чтобы я куда-нибудь уезжал на целое лето? Нет, я всегда здесь, в этом душном замке. А теперь здесь еще и дождь льет. Безусловно, вестовой уже должен был добраться до Карлсбада.
— Дорога, ведущая к мосту, перегорожена процессиями монахов и священников, распевающих псалмы и подвергающих себя бичеванию. Монахини, страшась гнева протестантов и притворяясь, будто их обручальные кольца указывают на земное замужество, покидают свои монастыри.
— Вот-вот. Самое время что-нибудь сделать что-нибудь с этими монахинями. Скажи начальнику стражи, чтобы он расчистил проход к воротам. Именно расчистил! Чтобы никто не путался под ногами. Хотя… вообще-то, Румпф, мне нужен Ди. Его как будто след простыл.
— Ди? Говорят…
— Да кто эти сплетники, надоеды, нытики, соглядатаи, болтуны, трепачи, языки без костей? Где они подцепили этот словесный понос? Боже милостивый, упаси меня от пражской болтовни! Как только буря пройдет, должен быть поставлен помост для казни Келли и Ди. Его к тому времени найдут. А сейчас, Румпф, беги в «Золотой вол» и притащи мне оттуда старьевщика.
Когда небо ночью расчистилось, Кеплер вышел на безмятежную беломраморную террасу Бельведера — летнего дворца чуть к северу от замка, рядом с поющим фонтаном. Именно здесь он любил проводить ночи с тех пор, как закрылась обсерватория в Бенатках, оставаясь наедине с секстантом Браге, большой книгой для записей, остро отточенными перьями и бутылочками свежих чернил — немногочисленными инструментами своего ремесла. Кеплер унаследовал толстые фолианты Браге, в которых скурпулезно отмечались положения планет и созвездий. Наступающий сентябрь обещал быть великолепным для наблюдений, ибо Марс, в предыдущие ночи маленький и смутно видимый, теперь должен был быть показаться к северу от Регула в созвездии Льва, медленно продвигаясь в сторону от Солнца. Обычно Кеплер ощущал тесную связь с планетами и звездами, тогда как Земля оставалась для него лишь островком в звездном море. Каждая точечка света служила астроному камнем для следующего шага по этому морю, однако в последнее время (и, в частности, этим вечером) небеса, не омраченные ни одним облачком, казались ему загадочными и непостижимыми. Словно небу был неприятен его взгляд, словно он был недостоин исполнить свою задачу. «Впрочем, — подумал Кеплер, — на самом деле все было хуже. Это не звезды не желают делиться с ним тайнами. Это он, жалкий человечишка, решил вершить дела земные и навлек горести на братьев своих. Занимался бы ты своими звездами, Йоханнес Кеплер», — сказал себе астроном. Ведь именно он и никто иной приветствовал Келли и Ди в тот злосчастный день в «Золотом воле». И не остановился на этом, впутал в эту лживую историю рабби Ливо — в историю, которая в итоге привела к катастрофе. И Кеплер делал это, прекрасно зная, что Земля вертится сама по себе, что день переходит в ночь без всякого вмешательства со стороны человека. Насколько мы способны планировать собственный курс, в какой степени можем вмешиваться в чужие дела? Что определяют звезды? Учитывая, какие великие тайны хранит небо, — действительно ли существует некая взаимосвязь между разумом Божественным и разумом человеческим? Удастся ли нам когда-нибудь понять, что удерживает планеты на их путях, что это за пути и каким образом Земля стала спутницей Солнца? Или лучше оставить загадки неразгаданными, парадоксы — неразрешенными и просто брести дальше, собирать жито, печь хлеб? Как потрясает великолепие мира планет, несравнимое с нашей будничной жизнью! Но будничная жизнь протекает на одной из множества планет.
На дороге громко загромыхала телега. Время, мягко говоря, не раннее; кто бы это мог быть? Ухнула сова, птица Афины Паллады, владычица ночи. Держа перед собой секстант, астроном вглядывался в звездное небо. Марс в созвездии Льва. Браге, его бедный покойный коллега, в свое время четырежды измерял орбиту Марса. Сегодня ночью Полярная звезда, на самом кончике Малой Медведицы, мерцала — словно специально для Кеплера. С дороги снова донесся грохот. Обернувшись, астроном увидел несколько повозок со срубленными деревьями, которые ехали к Карлову мосту — и дальше к Старому Месту. За ними следовали еще две телеги, полные мужчин с горящими факелами в руках. Зрелище было зловещее.
Согласно гипотезе Джордано Бруно, внутри бесконечных вселенных ежедневно рождались и умирали планеты и звезды. Сам Тихо Браге в году тысяча пятьсот семьдесят втором обнаружил звезду, названную им Нова Стелла, которой раньше не было, а также комету, чья орбита лежала далеко за орбитой Луны. Открытие Браге указывает на то, что мир куда больше и устроен куда сложнее, нежели считалось раньше. Возможно, он слишком велик, слишком сложен. Орбита Марса должна была стоить Кеплеру целой жизни, а не тех семи дней, которыми он поначалу хвастался Браге. Нет, никаких не семи дней, не семи недель, не
