Такое было ощущение, что время остановилось.
Внизу, у борта, покачивалась шлюпка. Бэнсон и Робертсон сидели на вёслах. Я спустился к ним, уселся на носу и крикнул:
– Стоун! Убирай паруса!
Снова ударила пушка – уже ближе. Паруса на “Дукате” съёжились, подтянулись к реям. Корабль замедлил ход.
– С Богом. Пора.
Два весла слаженно качнулись, вспенили воду. Я откинул край брезента, вставил в бочонок с порохом трубочку, проверил огонёк в лампе. Перекрестился. Порядок.
– Теперь вот что, братцы! Как только подплывём, я подожгу фитиль. И тут же начну считать. На счёт “три” – разом прыгаем в воду и что есть силы плывём назад. Между “десять” и “двенадцать” будет взрыв. Повезёт – нас не достанет. Ну а не повезёт – тоже ничего. Компания хорошая!
Бэнсон и Робертсон сидели затылками ко мне, но они переглянулись, и я увидел, что они улыбаются.
– Бэн, если что случится,
Он кивнул, шея у него покраснела.
Впереди раздались свист и крики. Я обернулся. Вот он, галеон. Наверху, на палубе, перегнувшись через фальшборт, скалили зубы какие-то дикие, нечеловеческие рожи. В голых и цепких руках – клинки. Несколько человек поймали ими солнце и сверкнули мне в глаза. Что ж, ловко. Правильно ведут себя лихие ребята. Вот разодетое чучело, едет откупаться, умолять о пощаде. Опасности нет, мушкеты как бы и не нужны, клинки уместней.
Потехи ждёте? Ну, будет.
Я взглянул ещё раз, оценил расстояние, наклонился над лампой. Снял стекло, быстро проговорил:
– Прыгаем с кормы, чтобы подтолкнуть шлюпку!
И зажёг фитиль.
–
Вёсла сделали последний гребок и, неожиданно для меня, Бэнсон и Робертсон приподняли их и выбросили из уключин, ну правильно, чтобы не тормозили ход шлюпки – ах, молодцы!
–
Мы прянули, я скинул перья и золото, и три тела одно за другим метнулись в воду с кормы. Бешено заработали руки и ноги.
–
До чего же вязкая и цепкая штука эта вода!
–
Я сбился. Лишь бросал рывками тело вперёд, вперёд, так, что, казалось, разорвутся грудные мышцы. Бэнсон на два корпуса впереди, ох, силён же, Робертсон рядом и, кажется, отстаёт, ну мы уже далеко – или…
Тяжко ударил взрыв. Прямо за плечами, в затылок. Как пробкой с размаху заткнуло уши. Но – жив? Жив! Западали и зашипели вокруг горящие обломки. Мы нырнули, ещё и ещё, обломки перестали падать, а навстречу от “Дуката” летела к нам двенадцативёсельная шлюпка.
Только когда нас вытащили из воды, я оглянулся назад. Весь нос и борт галеона, от ватерлинии [66] до бушприта [67] были залеплены горящей смолой. За какие-то мгновения огонь вскинулся так, что стал свиваться в гудящие смерчи. Пламя вскипело на парусах.
Нас подняли на корабль, набросили на плечи сухие одеяла, налили рома. Сверху, с кормы, я видел, как второй пират, подойдя к галеону с той стороны, которая ещё не была охвачена пламенем, сдвинулся с ним бортом и забирал на свою палубу людей. Но вот у его капитана, как видно, дрогнули нервы. Качнувшись, спасатель стал медленно отваливать от горящего корабля, не дожидаясь, пока к нему переберутся остатки команды. Разъехались борта, канули вниз соединявшие их доски, с ними упал кто-то из людей. Мне показалось, что я услыхал несколько отчаянных воплей; на них не обратили внимания, галеон поспешно отходил в сторону. И вовремя. Огонь, видимо, прорвался в крюйт-камеру [68]. Гулкий грохот ударил нам в уши. Чёрно-красный вихрь растёр корабль в щепки и бросил их в небо.
Вдруг я заметил, что эта сцена медленно, но неуклонно отдаляется. Оглянувшись, я увидел, что все паруса “Дуката” подняты и мы быстро набираем ход. Молодец, Стоун.
– Да, это капитан хороший, – перехватив мой взгляд, сказал Давид.
Положение наше облегчилось, но ненамного. Хотя мы и оторвались на значительное расстояние, уцелевший пират на всех парусах двинулся за нами. Эх, бедная наша, старая, грузная “Африка”! Догонит он нас, ещё до вечера догонит.
Мы тесной кучкой вновь собрались на корме.
– Будет пушечный бой? – спросил Давид.
– Нет, не будет, – твёрдо ответил Бариль.
– Почему?
