Дон Фернандо. Право, сеньор, я удивляюсь, как вы можете желать себе такого зятя.
Дон Херонимо. Сеньор, вы очень любезны, что делитесь со мной вашим мнением. Прошу вас, что вы можете возразить против Исаака Мендосы?
Дон Фернандо. Прежде всего он – португалец.
Дон Херонимо. Ничего подобного, милый мой. Он отрекся от своей родины.
Донья Луиса. Он еврей.
Дон Херонимо. Тоже неверно: уже полтора месяца, как он христианин.
Дон Фернандо. Прежнюю веру он променял на имение, а новой еще не успел принять.
Донья Луиса. Изображая как бы глухую стену между церковью и синагогой или белые страницы между ветхим и новым заветом.
Дон Херонимо. Что еще?
Дон Фернандо. Но самая замечательная в нем черта – это его страсть к обману и всяческим хитростям.
Донья Луиса. Хотя в то же время дурак настолько в нем преобладает над жуликом, что, говорят, он обыкновенно сам становится жертвой своих проделок.
Дон Фернандо. Вот именно: как неумелый канонир, он по большей части в цель не попадает и при откате орудия получает ушиб.
Дон Херонимо. Что еще?
Донья Луиса. Короче говоря, он обладает наихудшим из пороков, который может быть у супруга, – он мне не нравится.
Дон Херонимо. Зато ты ему нравишься. А в браке достаточно, чтобы довольна была одна из сторон, – взаимной любви не требуется. Можешь быть кислой, сколько тебе угодно, – он человек сладкий. Самые лучшие яблоки дает именно прививка к дичку.
Донья Луиса. Я ненавижу его как жениха, а как мужа ненавидела бы в десять раз больше.
Дон Херонимо. Не знаю, замужество обыкновенно производит удивительные перемены. Но, чтобы с этим покончить, желаешь ты его или нет?
Донья Луиса. Это единственное, в чем я способна вас ослушаться.
Дон Херонимо. Дорожишь ты покоем своего отца?
Донья Луиса. Да, и не хочу, чтобы он вечно мучился сознанием, что сделал несчастной свою единственную дочь.
Дон Херонимо. Отлично, сударыня! Так слушайте же меня. Отныне я с вами не вижусь и не разговариваю, пока вы не вернетесь к послушанию. Никаких возражений! Вам отводятся эта комната и ваша спальня. Выходя из дому, я всякий раз буду запирать вас на ключ, а когда я дома, ни одна живая душа не сможет к вам проникнуть иначе, как через мою библиотеку. Посмотрим, кто кого переупрямит! Прочь с глаз моих! И сидите там, пока не уразумеете, в чем состоит ваш долг.
Дон Фернандо. Мне кажется, сеньор, в деле такого рода следовало бы считаться с чувствами моей сестры и отнестись с большим вниманием к дону Антоньо, с которым меня связывает тесная дружба.
Дон Херонимо. Вот это, несомненно, превосходнейшая рекомендация! Должен покаяться, что я недостаточно с ней считался.
Дон Фернандо. Нет человека на свете, которого я с большей охотой назвал бы своим зятем.
Дон Херонимо. Очень может быть. И если у тебя когда-нибудь окажется сестра, которая в то же время не будет приходиться мне дочерью, то я уверен, что не стану возражать против такого свойственника. А пока попрошу прекратить этот разговор.
Дон Фернандо. Поверьте, сеньор, только внимание к моей сестре заставляет меня говорить.
Дон Херонимо. Если так, сеньор, то впредь из внимания к вашему отцу придержите ваш язык.
Дон Фернандо. Слушаю, сеньор. Я только попросил бы вас подумать о том, что бы вы испытывали в молодые ваши годы, если бы кто-нибудь противился вашему чувству к матери той, с кем вы так суровы.
Дон Херонимо. Должен сознаться, что я питал нежнейшие чувства к дукатам вашей матери, но и только, милый мой. Я женился на ней из-за денег, а она вышла за меня из послушания своему отцу, и мы были счастливейшей супружеской четой. Любви мы друг от друга никогда не ждали, а потому никогда не знали и разочарований. Если у нас и случались размолвки, то ненадолго, потому что мы не настолько любили друг друга, чтобы ссориться. А когда бедная женщина умерла, я, знаешь, не стал бы возражать против того, чтобы она была жива, и я желаю всем вдовцам в Севилье иметь возможность сказать то же самое. Пойду достану ключ от этой комнаты. Поэтому, любезный сын, если ты намерен прочесть своей сестре наставление, дабы укрепить ее в строптивости, оно должно быть кратким. Так что не теряй времени, слышишь?
Дон Фернандо. Боюсь, что мой друг Антоньо действительно мало на что может надеяться. Но у Луисы есть упорство, а отцовские угрозы, надо думать, только усилят ее чувство к нему. В житейских делах мы относимся неприязненно к тем, кто даже нечаянно навлек на нас несчастье; но в делах сердечных – не то, и женщина никогда так пламенно не любит мужчину, как если ей пришлось пострадать ради него.
Так! Что там за переполох? Это мой родитель сражается с дуэньей… Я предпочитаю свернуть с дороги.
Дон Херонимо. Я поражен! Я ошеломлен! Что за неслыханное предательство и коварство! Вы – сообщница Антоньо и глава заговора, подготовлявшего побег моей дочери! Вы, которую я поместил в этом доме в качестве пугала!
Дуэнья. Что-о?
Дон Херонимо. И это пугало оказывается приманной птичкой! Что вы можете сказать в свое оправдание?
Дуэнья. Хорошо, сеньор, раз вы это письмо у меня вырвали и обнаружили мои истинные намерения, я не желаю отпираться. Я дружна с Антоньо, и мне хотелось, чтобы ваша дочь поступила с вами так, как следует поступать со старыми самодурами вроде вас. Я обожаю нежные страсти и готова помогать всем, кто находится под их влиянием.
Дон Херонимо. Нежные страсти! Да, они к лицу этой непроницаемой физиономии! О-о, каверзная ведьма! Я поставил тебя сторожить цветущую красу моей дочери. Я считал, что твоя драконья голова отпугнет всех сынов распутства; железные капканы и самострелы, казалось, таились в каждой из твоих морщин. Но ты сию же минуту покинешь мой дом. Нежные страсти, нечего сказать! Вон, бесстыжая Сивилла, влюбленная Эндорская колдунья,[3] вон!
Дуэнья. Подлый, грязный, старый… Но я считаю ниже своего достоинства говорить вам, кто вы такой. Да, дикарь, я покидаю вашу пещеру. Но вы же не собираетесь лишить меня моих вещей? Я могу получить свою одежду, надеюсь?
Дон Херонимо. Когда я нанимал вас, сударыня, весь ваш гардероб был у вас на плечах. Что вы еще успели нахватать, скажите?
Дуэнья. Сеньор, я должна проститься с моей госпожой. У нее хранятся кое-какие мои драгоценности. И потом у нее в комнате моя накидка и вуаль.
Дон Херонимо. Ваша вуаль, скажите на милость! Вы что, боитесь посторонних взглядов? Или бережете цвет лица? Хорошо, идите проститься и забирайте вашу вуаль и накидку. Так! И чтобы через пять минут вас не было в доме! Ну-ну, живо!
Хорошенькая у них была затея! Вот какими радостями награждают нас дочери!
